Однако за прошедшие двадцать лет волосы заметно поредели. На висках можно было видеть кожу черепа мертвенно-голубоватого цвета.
До этого момента он воспринимал смерть Берти лишь умом.
Стюарт смотрел на шею Берти – разумеется, воротник затянули слишком крепко. К лацкану сюртука прикрепили свежую бутоньерку – красную розу. Руки Берти – так похожие на его собственные, хотя в остальном братья не обнаруживали физического сходства, – были сложены крест-накрест на животе. А рядом лежал конверт с надписью «похоронить вместе со мной».
Снаружи послышался шум – колеса карет шуршали по гравию дорожки. Начали прибывать другие участники траурной церемонии. Скоро они рассядутся на скамьях с высокой спинкой. Стюарт опустил крышку гроба.
Он услышал голоса. Кто-то уже поднимался по ступеням церкви. Но они были еще далеко.
Фотография. Кажется, это было в мае? Они сидели в той части сада, которую потом перерыли и полностью переустроили. Сэр Фрэнсис тогда ненадолго увлекся фотографией. И им было нелегко усидеть неподвижно, они то и дело разражались хохотом. И…
Стюарт открыл гроб, открыл конверт и вытащил снимок, где были они с Берти. Ему едва хватило времени, чтобы сунуть фотографию в нагрудный карман и водрузить лилии на место, пока не вернулся викарий.
Священник улыбнулся Стюарту, не в силах сдержать природной веселости:
– Все в порядке, сэр?
* * *
Верити плакала.
Она не предполагала, что расплачется. Со дня смерти Берти она думала о нем лишь мимоходом. Но когда органист вывел последние дрожащие ноты «Конца пути земного» и шесть приятелей Берти по Хэрроу взвалили гроб себе на плечи, у нее хлынули слезы, словно дожидались удобного момента.
Берти не любил ее так, как Верити надеялась, но под его крылом она смогла устроить себе хорошую жизнь. За десять лет после того, как оборвалась их любовная связь, он и намеком не допустил никакого неприличия по отношению к ней. Не опускался до беспочвенной критики ее работы, не отказывался повысить жалованье, если она того заслуживала.
При нем поместье и ее кухня постоянно и неуклонно обзаводились новшествами. Его привычки задавали ритм ее жизни, а вкусы заставляли совершенствовать умение. Он не стал ее путеводной звездой, зато был торной дорогой, которая не привела ни в дремучий лес, ни в предательское болото.
Верити и не понимала, как ценит все это, вплоть до этого самого момента, когда Берти должны были зарыть на шесть футов в землю. Верити нестерпимо захотелось сказать Берти, как она благодарна ему за деликатность и уважение, но было слишком поздно.
После похорон Майкл разыскал Верити на кухне. Она сидела одна. Холодные закуски были приготовлены заранее, чтобы все слуги смогли проститься с хозяином.
Он потянул носом воздух:
– «Мадлен»?
– «Мадлен», – ответила она. Первая партия печенья уже покинула печь, маленькие золотистые раковины остывали на противне.
– В память об усопшем мистере Сомерсете?
Она тихо вздохнула:
– Знак уважения.
После того как они перестали быть любовниками, Верити никогда больше не пекла для него мадленки – своего рода маленькая месть. Не очень умно было с ее стороны, поняла она сейчас. Больше всего на свете Верити любила доставлять людям удовольствие своим искусством. А Берти просто обожал ее печенье.
– Знак прощания?
– Думаю, можно сказать именно так.
– Нет. Я имею в виду – прощания с нами? Вы уходите?
Верити оглядела свою любимую кухню. Ей придется покинуть знакомую обстановку и ставшие родными запахи. И комнаты, ее милый дом, ее убежище. Земли Фэрли-Парк. Сады, которые с приходом лета казались раем на земле.
– Я видел, как вы плакали на похоронах, – продолжал Майкл. – Вы жили здесь, потому что любили его. Теперь его нет.
«Нет, я жила здесь, потому что люблю тебя».
Раньше любовь казалась игрой. Когда Майкл был совсем маленьким, они часто соревновались, придумывая шутливые заверения в любви. «Моя любовь к тебе глубже, чем подземный ход, которым можно добраться до Китая. Моей любви к тебе хватит, чтобы расплавить все кинжалы в Дамаске. Моя любовь к тебе постоянней числа «пи»» – это после того, как Майкл получил в школе представление об окружности.
Со временем, однако, они утратили эту дружескую манеру общения, особенно после того, как Верити сказала Майклу, что не является его матерью, даже представления не имеет, кто его настоящие родители.
– Мистер Бертрам Сомерсет был мне когда-то дорог, – сказала она. – Но я жила здесь не из-за мистера Сомерсета. И уйду, возможно, тоже не из-за него.
Одна половина ее души жаждала вручить прошение об уходе сегодня же, но другая половина умоляла задержаться еще хотя бы на день. Еще один обед, еще один шанс. Верити не была готова к полному поражению. Казалось, ей достанет волшебства, чтобы добиться своего.
– Значит, вы будете работать у господина Дюгара? Месье Дюгар был одним из богатейших членов «Клуба сотни» и не уставал предлагать ей самое высокое жалованье, если она станет его кухаркой.
– Возможно, – ответила она. – Разве не этого ты всегда для меня хотел – славы и успеха в Париже?
– Разве не этого, как вы меня уверяли, вам совсем не хочется? – спросил Майкл.
– Люди меняются, не так ли?
Майкл стоял достаточно близко, чтобы Верити смогла уловить запах его туалетной воды, которую она собственноручно изготовила для него, купив соснового масла у старого венгра-эмигранта в Манчестере. Тогда в ее жилище пахло как в лесу.
Майкл холодно взглянул на нее:
– Разумеется.
Впервые Верити смогла рассмотреть мистера Сомерсета при дневном свете в теплице.
Конечно, она избегала встречи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97