– Я ведь сказала тебе ждать меня у дверей палаты, – удивилась Пэтси.
– Я тебя провожу. Наверное, я не так поняла, – сказала Лин.
– А я решила расставить все цветы по вазам и уж нести все заодно. Если ты будешь открывать мне двери, я быстро разнесу все во по своим местам, и мы будем свободны.
Лин повернулась и пошла рядом с подругой, благодарная, что по крайней мере в этот момент она не одна.
Грипп, занесенный больным из отдельной палаты, начал распространяться среди сестринского персонала больницы, хотя и не достиг еще угрожающих размеров. Начальница, которая была большой любительницей свежего воздуха, издала еще один из приказов, в котором обязывала сестер всех рангов проводить около половины свободного времени на воздухе, желательно занимаясь спортивными упражнениями. Сестры палат получили инструкцию, требующую вывоза всех выздоравливающих и ожидающих лечения на балконы или даже в сад в хорошую погоду («хорошим», по мнению начальницы, был любой день, о котором не поступало штормового предупреждения).
Лин любила больничный сад. Аллеи были окаймлены подстриженными изгородями из самшита, и в неожиданных укромных уголках прятались гроты. В теплые дни можно было усесться где-нибудь в тишине и полностью забыть, что где-то рядом шумит хлопотливая и торопливая жизнь больницы, о которой так скоро придется вспомнить и окунуться в нее.
Однажды она ушла в сад, чтобы, используя время после дежурства, отдохнуть в покое. По пути обратно она увидела в одном из уютных уголков шезлонг, на котором кто-то лежал. Подходя сзади к креслу, Лин приготовилась улыбнуться больному, проходя мимо. Но улыбка замерла у нее на губах, когда она увидела, кто был в кресле. Ева не могла догадываться о чувствах Лин к Уорнеру, но все же девушке стало неловко; придется быть очень осторожной в разговоре с Евой.
Ева тоже взглянула на нее, и по ее глазам было видно, что она узнала Лин. Лин произнесла:
– Доброе утро, мисс Адлер. Как здесь хорошо, в этом затишье не дует, правда? – и продолжала идти своей дорогой.
– Подождите!.. Пожалуйста… – Это была не столько просьба, сколько команда, и, удивленная самим этим тоном, Лин остановилась, повернувшись к ней:
– Вам что-нибудь нужно? Или вы хотите вернуться к себе в палату?
– Ни то, ни другое. Мне нужны вы. Мне нужно вам что-то сказать.
– Мне?
– Да, да. Вы меня помните, конечно? Я думаю, нам совершенно не нужны эти церемонии взаимных представлений, прежде чем начать разговор. Мне нужно кое-что спросить у вас. – Ева говорила как-то натянуто и вместе с тем раздраженно.
– Конечно, если я могу что-нибудь сделать для вас, – ровно сказала Лин, подходя и становясь перед ней.
– Не знаю, может быть, и можете. Это относительно моей болезни…
Лин запротестовала:
– Но, мисс Адлер, я ничего не знаю о вашей болезни. При всем желании я ничем не могу помочь вам. Если вы желаете поговорить об этом, вам следует обратиться или к старшей сестре вашей палаты, или к врачу, который лечит вас. Вы не должны спрашивать у меня.
– А я спрашиваю именно у вас. И мне нужен не ваш совет, а ваша помощь… – Ева замолчала, проницательно глядя на Лин, как бы определяя эффект от своих слов. – Вы довольно хорошо знакомы с Уорнером Бельмонтом, верно?
– Не очень хорошо. Я работала с ним в операционной, – ответила Лин, ненавидя себя за то, что предательский румянец опять выступает у нее на щеках.
– Ну, нет. Между вами есть что-то большее, чем служебные отношения. Он вас приглашал с собой в разные места, он познакомил вас со мной на балу ракового фонда.
– И все-таки я не могу сказать, что хорошо его знаю. Далеко не так хорошо, как вы, я уверена, знаете его сами, мисс Адлер. – «Неужели у меня совсем нет гордости?» – думала Лин.
Ева страстно заговорила:
– О, я знаю его очень хорошо! Точно так же, как он знает меня, – настолько, что может помыкать мной, как ребенком! В этом и заключается вся моя беда. Вот почему вы просто должны помочь мне! Потому что я больше не в силах терпеть это. Мне ничего не говорят; я мучаюсь оттого, что ничего не знаю; мне без конца задают вопросы и всегда, всегда отделываются от меня отговорками, увертками или ложью…
Голос ее все повышался и уже граничил с истерией. Чтобы успокоить ее, Лин сказала со спокойной твердостью:
– Я крайне сомневаюсь, что кто-нибудь говорит вам неправду, мисс Адлер. Однако, если вы думаете, что я хоть чем-то могу помочь вам, я сделаю все, что могу. – Лин и сама чувствовала, что в ее словах не прозвучало особой симпатии, но они почему-то оказали желаемое действие. Ева внезапно успокоилась. В самом деле, она, кажется, совсем пала духом, подумала Лин, жалея ее. Ева смотрела на Лин, как бы медленно приходя в себя, а затем просто сказала:
– Вы можете заставить Уорнера сказать мне правду о моем голосе; о том, буду ли я когда-нибудь снова петь.
– Я не могу сделать этого! – Самая неприкрытая паника охватила Лин, заставила сжаться ее горло.
– Но вы сказали, что поможете мне! – обвиняющим тоном возразила ей Ева. – Вы достаточно хорошо знаете Уорнера, чтобы быть в состоянии спросить его об этом. Представьте себе, я точно знаю, что вы это можете! И потом… – Ее взгляд упал на вуаль на голове Лин. – Ведь вы старшая сестра, не так ли? Разве вы не пользуетесь большим авторитетом у хирургов?
– Мой авторитет не распространяется дальше пределов моей палаты, – объяснила Лин. – И я не имею права расспрашивать мистера Бельмонта о его больных, к которым я не имею никакого отношения.
– Больная! Да, теперь это все, чем я стала, – просто больная плюс график температуры и история болезни! – с горечью сказала Ева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60