Минутку. В зеркале – какая-то другая женщина. На самом деле я молода и счастлива.
Я выбрала летнюю футболку, льняной брючный костюм и черные лодочки без каблуков. Накрасила ресницы, провела по губам красной помадой и причесала волосы, все еще блестящие и послушные. Затем, пока Петрушка колонизировала мои колени, накрасила ногти воинственно-красным лаком. Это было мое обмундирование, лучшее, что у меня имелось, но когда я поднялась и Петрушка, протестуя, соскользнула на пол, я обнаружила на невысохшем лаке прилипшую кошачью шерсть.
– Ну ты и негодяйка, Петрушка.
Зеленые глаза воззрились на меня. «А ты дура, Роуз», – казалось, говорили они.
Отодрав с ногтей шерсть, я спустилась на кухню. Дотронулась до кофейника, но передумала пить кофе; попыталась съесть банан, но не смогла.
Погода на улице обещала быть славной, и, как консьержка или смотритель музея, я обошла все комнаты, раздвинула шторы, взбила подушки, вытерла пыль, ища утешение в обыденных, привычных действиях. В неподвижной тишине тиканье часов в гостиной казалось необычно громким.
Сумка с книгами была там, где я ее оставила. Я проверила, все ли на месте: статья, которую я должна была отредактировать; пара писем, которые следовало прочесть; роман, кулинарная книга и биография – обычно я просматривала книги, прежде чем отправить их на рецензию.
Перекинув сумку через плечо, я вышла, оставив за дверью прохладную гостиную с тикающими часами; сад с каплями легкого дождика на траве; супружескую спальню, где когда-то давно Натан шептал мне, как ему повезло, какой он счастливчик, что у него есть я, и в ответ на его слова я с благодарностью вздыхала в ночи.
Я вышла из офисного лифта, заставляя себя успокоиться и быть естественной. Дженни из отдела кадров ждала лифт. При взгляде на меня выражение ее лица сменилось легкой паникой, и я подумала: надо же, как быстро все стало известно. Правда, я и не надеялась, что сплетни минуют нас с Натаном. Давая Дженни возможность собраться с мыслями, я сделала вид, будто перекидываю тяжелую сумку с одной руки на другую.
– Доброе утро, Дженни.
– Послушай, – пробормотала она, – я хочу, чтобы ты знала…
В офисе над Дженни жестоко подшучивали: хотя на бумаге она была специалистом по персоналу, в реальности общение с людьми у нее не выходило, и она никогда не могла закончить предложение. На этот раз она попросту влетела в лифт; двери, щелкнув, закрылись.
Не очень хорошее начало. По пути к рабочему месту я призывала на помощь самообладание и чувство юмора: они мне понадобятся, чтобы пережить долгий день. Затем я с потрясением осознала, что мне даже не хочется, чтобы наступил вечер. Ощущая тошноту и дрожь, я рухнула в кресло, и на глаза мне попалась фотография.
Лицо Натана улыбалось мне, и я попробовала мысленно переключиться. По мнению Ианты, в этом мире мы проходим испытание. Я всегда смеялась при этих ее словах, говорила, что она слишком старомодна, слишком предана Новому Завету. Я возражала маме, даже когда понимала, что она права.
Автомат с кофе щелкнул и выплеснул струю. Ксерокс выплевывал горячие листы бумаги с едким запахом. Трескотня и шум офисной жизни окутали обитателей здания, изолировав их толстыми полистироловыми стенами привычки.
Зазвонил телефон – это был автор, чей роман получил плохую рецензию. Я вежливо выслушала поток желчи, который завершился словами: «Вы все на меня ополчились».
– Вовсе нет. Суть рецензии в том, что книга будет прекрасно продаваться. Мне жаль, что рецензенту не понравился роман.
Он огрызнулся:
– Вам не понравилось то, что я заработал кучу денег.
– Как мило с вашей стороны.
Краем глаза я увидела Натана… в сером костюме, он направлялся в кабинет Таймона. Он не посмотрел ни направо, ни налево. Застигнутая врасплох, я бросила трубку и спрятала лицо в ладонях.
– Роуз, – ко мне подковыляла Мэйв Отли, – ты неважно выглядишь. Я принесла тебе чаю. – Она поставила чашку на мой стол. У нее были шишковатые руки, которые всегда болели. – Положи сахар. Давай, давай, он тебе понадобится.
Мэйв была очень проницательна, но скрывала это. Она мимоходом коснулась моего плеча. Ее сочувствие не было навязчивым, но я никогда бы не подумала, что принять его будет так сложно.
– Спасибо, – выдавила я.
Мэйв возилась с манжетами малинового платья: она предпочитала длинные рукава, чтобы прятать руки. Кажется, она размышляла о том, как бы не переборщить с поддержкой.
– Не позволяй им себя сломать, – наконец произнесла она и вернулась к своему столу.
Мне не хватило ни сил, ни способности сосредоточиться, чтобы понять, что она имела в виду, и я взяла первый попавшийся предмет из ближайшей корзинки на столе. Это оказалась отвергнутая рецензия на книгу Хэла. «Автор книги – мошенник», – самодовольно заявлял критик. Я держала листки между пальцев, похолодевших от шока при взгляде на Натана. Хэл писал слишком хорошо и убедительно, чтобы получать положительные рецензии. К тому же в нем всегда присутствовал специфический английский ген, притягивавший к себе самое худшее. Качество и талант, смешанные с завистью, порождали язвительность.
Я установила правило – никогда не смотреть на книги Хэла – и свято его придерживалась. Но сейчас я достала «Тысячу оливковых деревьев» из июньской стопки. Когда-то мне казалось, что лицо Хэла останется в моей памяти навеки. Но я ошибалась. Детали и резкие контуры стерлись, и остался лишь образ, расплывчатые очертания – как и с другими так называемыми неискоренимыми воспоминаниями. Словно старый камень, стертый и иссушенный непогодой. Словно песок, перемещающийся в дюнах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95