Натан попросил его обсудить со мной детали развода, который грозил серьезно подорвать наши финансы.
Поппи позвонила бог знает откуда и сообщила, что она жива.
Позвонила Мазарин из Парижа.
– Ты должна приехать.
– Не могу, – ответила я. – Я не хочу никуда ехать. – Я выглянула в окно на улицу, которая казалась невообразимо широкой, и ощутила дрожь в коленях. Чем больше времени проходило, тем меньше я была способна предстать перед внешним миром. – Мне даже из дома тяжело выйти.
– Послушай. Ты сможешь. Это поможет тебе забыть твоем ужасном Натане и никчемной работенке.
– Это была не никчемная работенка.
– Как скажешь, chere.
Куратор независимой арт-галереи, Мазарин до сих пор не хотела опускать планку, и постоянное столкновение ее высокоинтеллектуальных взглядов и моих популистских наклонностей доставило нам немало приятных минут. Если верить флаеру, который она прислала, темой новой выставки была «деконструкция мифологии нижнего белья».
Я сделала немалое усилие и взяла себя в руки.
– Как поживает твое белье?
– Прекрати, – зашипела она в трубку. – Жду тебя в следующий четверг.
Натану Мазарин не нравилась. По крайней мере в те дни, когда я еще не вышла на работу и мы с ней часто общались и были близки. «Она не в моем вкусе», – говорил он – и врал. Натан обожал таких женщин, как Мазарин: умных, привлекательных и с независимыми взглядами. Он недолюбливал ее потому, что Мазарин была связана с Оксфордом и Хэлом, то есть той частью моей жизни, к которой он не имел никакого отношения.
Неприязнь Натана не помешала нам регулярно навещать Мазарин в Париже и гостить у нее. (Когда Натана повысили, мы предпочитали останавливаться в отелях, которые постепенно становились все более и более шикарными.) В дни нашей с Мазарин дружбы мы сажали детей на заднее сиденье машины, и все путешествие они то и дело кричали: «Мы уже приехали?» Когда вопросы перерастали в вопли (так было всегда), я проделывала опасный маневр и перебиралась на заднее сиденье, садилась между ними в гору игрушек и печенья, прижимала их к себе и, перекрикивая гвалт детей и шум мотора, общалась с Натаном.
Как-то раз мы оставили детей с Иантой. Сэму тогда было тринадцать, Поппи – одиннадцать. Машина неслась к югу по автотрассе из Кале, и я заговорила о том, чтобы вернуться на работу.
Натан отреагировал мгновенно: нахмурился, сгорбился над рулем и проделал свой фокус с исчезновением – погрузился в себя.
– Зачем? Ты что, несчастлива? – Он злобно смотрел перед собой. – Ты так хотела иметь детей. Вот и заботься о них. Денег нам хватает.
– Ты тоже хотел детей.
Я почувствовала его внутреннюю борьбу – против чего, я не знала.
– Мама обо мне всегда заботилась, – наконец проговорил он.
Моя свекровь была той темой, которую мне никогда, никогда не хотелось развивать.
– Моя тоже, но она совмещала мое воспитание с работой.
Натан переключил внимание на грузовик, нагруженный домашним скотом.
– Ты могла бы работать дома. Ты думала об этом?
Я была в недоумении.
– Как странно, Натан. Я понятия не имела, что ты будешь настолько против. Я думала, ты меня поддержишь.
Малейший намек на его закомплексованность вывел его из себя:
– Я знаю, что многие матери работают. Я не против, наоборот, но нужно ли это тебе? Мы говорим о нас с тобой. Чем взрослее становятся дети, тем больше ты им нужна.
– Хватит, ради бога, – огрызнулась я. – Можно же найти компромисс. Если забота о детях так для тебя важна, сам за ними и ухаживай. – Он не ответил. – Ага. Не горишь желанием, не так ли?
– Проблема не в том, что ты выйдешь на работу, – вовсе нет. Я думаю о детях.
– А как же я? – Слова Натана меня потрясли. Я рационально, со всех сторон обдумала вопрос выхода на работу, и меня уязвило его предположение, будто я забыла о детях.
– Почему тебе нужна работа? Тебе чего-то не хватает?
Мимо промелькнула ровная гладь Па-де-Кале.
– Тебе не кажется, что это очень странный вопрос? А ты можешь представить себя без твоей работы? Натан, я тоже становлюсь старше, дело не только в детях, и если я упущу момент, будет уже слишком поздно. Неужели это настолько эгоистично?
– Нет, – ответил он, по-прежнему замкнутый в себе. – Конечно, нет. Просто мне казалось, что мы счастливы.
– Конечно счастливы! – закричала я. – Это ничего не меняет.
Натан спросил меня, чем я хочу заниматься, и я призналась, что хотела бы стать редактором книжной рубрики в газете – если удастся добраться до таких вершин.
– Черт возьми, – рявкнул он, – это не работа. Нет, я не то хотел сказать… сам не знаю, что я хотел сказать.
Я тоже крикнула «черт возьми» и приказала ему остановить машину на следующей же стоянке. Я вышла. На скамейках, которые у французов повсюду, сидела семья, устроившая полуденный пикничок. Вокруг площадки вился ручей, обрамленный зеленым газоном. Я подошла к нему и встала на краю, глядя на воду. Кто-то бросил в ручей одноразовый детский подгузник, и белый пластик одиноко плыл по течению.
Натан подошел ко мне.
– Я не имел в виду, что это не работа. Это не так.
– Не надо смотреть на меня свысока.
– Я и не смотрю, – он пришел в искреннее недоумение, – но ты должна подумать о том, кто будет присматривать за детьми, и стоят ли того перемены.
Я оледенела от злобы.
– Я так зла на тебя… не помню, когда в последний раз так злилась. Можем ехать домой. Немедленно, – добавила я.
Натан пробежал руками по волосам и почесал затылок.
– Это просто неожиданно, вот и все. Я не люблю неожиданности.
– Не так уж это и неожиданно.
– Просто мне казалось, что у нас уже все устроилось, что все получается. – Руками он обрисовал коробочку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95