Однажды Таллури вдруг узнала несколько букв своего родного языка.
– Смотри, смотри! – кинулась она к Энгиусу. – Пирамидка знает мой язык!
– О! – Энгиус был, похоже, приятно удивлен. – Она и на тебя настроилась! Это хороший знак. Что же ты прочла?
– Вот видишь, здесь из зеленых искорок сложилось слово «море». А тут, справа, из белых – «дельфин»! А это, рыженькое, нет, скорее золотистое, не знаю, как сказать, но оно похоже на мое имя. Звучит немного странно. Наверное, в Тууле так раньше говорили, ведь имя мне дал дед.
– Верно. Это слово звучит так же, как твое полное имя, а значит оно – «любопытный зверек, служащий боже– ству», – он взглянул на затаившую дыхание Таллури почти с лаской: – Хорошая настройка. И просто великолепная работа! Я говорю об игрушке. Теперь следи внимательно за рисунками на разных сторонах – пирамидка станет не только развлекать тебя, но и загадывать загадки или предложит игру. Я сам не до конца знаю, что и как, – Энгиус взял пирамидку и стал вглядываться в ее мерцающую глубину: – Мой друг сказал: «Отдай игрушку зверьку, что живет в твоей пещере». Зверек – так назвал тебя он. А ведь я даже не упоминал о тебе!
* * *
Целыми днями Таллури собирала и разбирала свою игрушку, озадаченно поворачивая ее так и этак, то ахая от восторга, то хмуря лоб и слизывая пот с верхней губы.
– Да, – вдруг пришло ей на ум, – а отчего ты сказал «подарки»? Не «подарок», пирамидка, а именно «подарки»? Я точно помню.
– Ты точно помнишь. Это так, я сказал «подарки» и вручил тебе пирамидку. Но я не оговорился. Я хотел, чтобы ты сама спросила. Это значило бы, что ты внимательна, чутка к тому, что я «нес» в тот момент в себе.
– Я оказалась нечутка… – расстроенно прошептала Таллури.
– Небрежна, – уточнил Энгиус. – Слово прочно осело в твоем сознании, хотя ты пренебрегла им на время в пользу игрушки. Да, есть еще один подарок. И считаю, он гораздо важнее для тебя.
Она внимала.
– Мы скоро уйдем отсюда, – жрец сделал торжественную паузу. – Наше заточение окончено!
Но Таллури не знала, радоваться или огорчаться, поэтому не выразила никаких эмоций.
– Ты в замешательстве, – констатировал Энгиус. – Что ж, это нормально. Но уверяю, то, что ждет тебя впереди достойно твоей радости. Уточним: открыто выражаемой радости.
Она непроизвольно улыбнулась:
– Что же ждет меня, Энгиус?
– Университет!
* * *
Горы, долгие месяцы остававшиеся им добрым убежищем, высились за спиной – на несколько часов хода Энгиуса и Таллури поглотил лес. Он обступал их со всех сторон и, касаясь хвойными лапами рук, плеч, спин, будто прощался. Снова, как и год назад, жрец вел Таллури по тропе, теперь уже окончательно затерявшейся в траве и молодом подлеске. Каким-то образом они вышли на поляну, ту поляну, где некогда выпрягли Ечи и оставили повозку.
И следа не было, что кто-то побывал здесь хотя бы раз. Повозка стояла на прежнем месте. Энгиус, борясь с высокой сильной порослью душистых трав, обошел ее со всех сторон и удовлетворенно хмыкнул:
– Что ж, все в порядке, слава Единому! Дальше поедем на лошади.
Таллури подняла от удивления брови:
– Ты хочешь сказать, что лошадь знает, что мы ждем ее?
– Вот именно.
– Она придет? Сама придет?
– Это очень умное, а главное – очень интуитивное животное. Ечи придет непременно. Довольно таращиться – брось дорожный мешок и живо принимайся за работу: надо освободить повозку от травы.
Таллури обрывала руками тугие стебли вьюнов, ползучих и многоколенчатых растений, которые оплели повозку со всех сторон, проросли до облучка, вцепились в каждую доску, каждую деталь, впутались в спицы колес. Энгиус проверял крепежи.
Ленивое добродушное пофыркивание отвлекло их от работы.
– А, Ечи! – приветствовал Энгиус лошадь. – Доброе животное. Славное. Я рад тебе, хоть и не звал пока. Кто же это сделал?
– Это я! У меня получилось! – Таллури подбежала и потрепала коня по короткой жесткой холке. От его шкуры пахло лесом и летом, а от всего существа этого почти дикого животного веяло духом свободы и умиротворения.
– Молодец, Ечи, – заключил жрец, осмотрев заодно и коня, – ты с толком провел это время: здоров, силен, спокоен.
Ечи несколько раз наклонил голову, словно покивал, с достоинством принимая похвалу, и прошел к повозке, со знанием дела встав впереди.
* * *
Миля за милей была отсчитана по проселку в обратном порядке до Главной трассы, ведущей в Город.
Встал ли Ечи перед съездом на магистраль потому, что не знал, куда шагать дальше, или замешкался возничий, а конь лишь уловил его мысли, было непонятно. Но Ечи действительно неожиданно встал и стоял, спокойно опустив голову, лишь время от времени фыркал, прядал ушами и обмахивал себя хвостом.
Линия трассы с металлической жесткостью прорезала долину. Они могли видеть ее на многие мили – вправо и влево. Энгиус задумчиво молчал, а Таллури, впившись взглядом в дорогу, и не думала о нем: зрелище, представшее ее взору, было достойным внимания. Мало сказать, что трасса ожила – она бурлила жизнью. Картина настолько отличалась от того, чему свидетелями они были год назад, что просто дух захватывало!
В обе стороны непрерывным потоком шли экипажи всех размеров и видов. В центре неслись огромные серебристые и черные машины, по бокам от них с достоинством следовали разноцветные аппараты меньшего размера, с краю дороги, время от времени обдавая Таллури и Энгиуса пылью, деловито стучали копытами лошади, запряженные и в самые простые телеги и возки, и в дорогие ладьеподобные экипажи, задрапированные прекрасными тканями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16