Вот мы и избегали любых обсуждений хоть как-то относящихся к политике и, особенно, коментирования происходящего. И даже смерть Сталина никак не обсуждалась. Ну просто никак! Умные пожимали плечами - поживем, увидим. Те, кто поглупее, повторяли написанное в газетах. У меня был тогда лишь один запомнившийся разговор.
В соседнем подъезде моего дома жил известный профессор ихтиолог Пробатов Александр Михаилович. Я пошел как то погулять по улице Пушкина - хорошая тихая улица, с бульваром посредине и неожиданно его встретил. Поздоровались, сели на лавочку - был хороший светлый день. Март в Ростове бывает великолепен! Помолчали. Подумали, как выяснилось - об одном и том же. "Хочется надеется Алесандр Михаилович". "Хочется, Никита Николаевич. Но хуже не будет - некуда. Мера все- таки есть". Вот и весь разговор.
Мое отношение к Сталину было однозначным и выработалось еще в детстве, в семье - ее бедами. Отец их связывал со Сталиным и его стремлением утвердится единовластным, монархоподобным, как он говорил, хозяином страны. Он считал, что революция только и может кончится абсолютным единовластием, а тираном может стать только Сталин - "мерзавец должен быть, в этой ситуации, абсолютным", как он говорил деду. Вот и я воспринимал и Сталина и все происходящее сквозь призму этих разговоров отца и деда. Несмотря на свое крайнее неприятие Сталина как политической персоны, во время войны я готов был кричать как все: за Родину, за Сталина. Но и намека на ту любовь к Сталину, которую я видел в некоторых стихах Симонова, у меня не было. Я его в те годы принимал как неизбежность, даже как историческое благо. Сталин второй раз сохранял Россию как целое.
Здесь я во многом шел по стопам своего деда. Он ненавидел либералов временного правительства и прощал большевикам многое за то, что они сохранили целостность страны. Большевики придут и уйдут, а Россия останется - любил он говорить. Ни с кем никогда не делясь мыслями, я думал примерно так же и о Сталине. Мне только казалось, что после войны, когда столь неоспоримо было показано единство народа, когда цели - его личные цели "абсолютного повелителя" и победителя фашизма, были вроде бы и достигнутыми, и Сталин должен начать вести себя по другому. Я понимал, что Ягода, Ежов, Берия - всего лишь креатуры ЕГО самого. Я думал, что после окончания войны, такие персонажи перестанут быть ему нужными. Но я тогда не понимал еще, что дело не только в Сталине - он лишь образ и реализация СИСТЕМЫ! Системы, достигшей в его лице "оптимальной" реализации.
И вот постепенно мои иллюзии, вернее надежды начали отступать. Я видел, что сбываются худшие предчувствия - все эти "особняки" ушли в тень лишь временно. Скоро они опять понадобятся. И снова начинается старое. И снова подбираются к нам, к людям, стоящим вне системы и ко мне лично. Вот я и удрал из Москвы, по совету мудрейшего Саши Куликовского! А теперь Сталина уже и нет. Неизбежна некоторая передышка. А потом - история не повторяется, трагедия перерождается в комедию, также как и демократия в хаос - это сказал, кажется, еще Цицерон. Жить будет мерзко, но можно. Менее опасно, во всяком случае. И все же вся эта сволочь однажды оставит Россию, прекратит ее терзать - об этом говорили и дед и отец. Они просто ошиблись во времени - они оказались через-чур оптимистами и им не приходило в голову, что одна сволочь заменит другую.
Но хочется сохранить оптимизм и думать, что следующие будут лучше предыдущих. А если так, то надо работать и работать - все это пойдет на пользу России. Вот так я думал 40 лет тому назад, в мартовские дни 1953-го года!
Я иногда говорил об этом моей покойной жене. Она была медицинской сестрой на фронте и работала в медсанбате на том же Волховском фронте и в ту же памятную весну 42-го, была вероятно где то очень недалеко от меня; вступила там в партию, примерно в тех-же условиях, что и я. Ее медсанбат тоже попадал в окружение. Она с ужасом слушала мои речения, не спорила и только просила, чтобы я об этом ни с кем никогда не разговаривал. Но я ни с кем и не разговаривал на подобные темы. Даже с Иосей Воровичем.
НОВАЯ ЖИЗНЬ, НОВАЯ РАБОТА И НОВЫЕ ДРУЗЬЯ
Вот мы и стали жить в двух наших роскошных комнатах в самом центре Ростова. Но жизнь сначала была очень скудной - денег катастрофически нехватало - я получал оклад ассистента. Думаю, что уровень жизни был примерно таким же как у меня сейчас, то есть как у нормального научного сотрудника, живущего на зарплату в 93-ем году, вне зависимости от степеней и званий. Но разница все же была: тогда я не был академиком, и был на 40 лет моложе.
Но денежные дела нас особенно и не смущали. Самое главное - мы были полны надежд и уверенности в нашем будущем, чего теперь, увы нам всем так не достает. Я старался где мог подработать. На все лето уезжал в горы в качестве инструктора по альпинизму. На этом я тоже кое что зарабатывал, да и семья могла жить со мной в горах, в альпинистском лагере, практически бесплатно. Кроме того материальные дела скоро наладились. Я был утвержден доцентом и моя зарплата увеличилась вдвое, начала работать жена, появились и дополнительные заработки и я довольно скоро вышел, вероятно, на уровень жизни академика до начала перестройки! И смог, наконец, купить костюм и перестать донашивать штаны с голубым кантом.
Я постепенно отходил от шока - дома было хорошо и уютно, несмотря на почти полное отсутствие мебели. В ней ли дело, когда люди были молоды, здоровы и им было по настоящему хорошо вместе. Особенно я любил ростовский сентябрь. Первый учебный месяц, нагрузка еще небольшая и из университета я возвращался рано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134