Хорошие мозги, как и ядерное горючее тоже дают эффект взрыва, лишь в том случае, когда есть критическая масса!
Когда в средине 50-х годов мне снова была оказана милость оказаться допущенным до "закрытой науки", то опять пришлось иногда бывать на своем факультете. Но я его уже не узнал. Хотя целый ряд талантливых "бывших молодых" и сохранился, превратившись в степенных старших офицеров, атмосфера была уже не та. В первые послевоенные годы все было устремлено к поиску нового. Мы все время учились и математике, и техническим новшествам, решали всякие задачи, соревновались друг с другом и благодаря этому быстро двигались вперед. Теперь же мои бывшие товарищи солидно и профессионально выполняли свои профессорские и доцентские обязанности.
Факультет продолжал существовать, как отличная кузница отличных кадров - чего и хотело начальство. Но он уже был не тем - послевоенным и страна от этого потеряла многое! Факультет потерял душу, да и Вентцель скончался.
СЕРГЕЙ МОИСЕЕВ
Несмотря на то, что кафедра реактивного вооружения только, только организовывалась, работы у нас оказалось очень много. В 46-ом году началась систематическая переподготовка инженерного состава строевых частей военно-воздушных сил и их обучение новой технике. И мое стремление попробовать себя в науке или хотя бы вспомнить то, что я когда-то знал, пришлось временно отложить. тем не менее я начал готовить к сдаче кандидатские экзамены, которых в то время было много - шесть или восемь. И за зиму я их почти все сдал.
Но тут резко ухудшилось здоровье брата и мне уже стало не до "возвращения в науку".
Сергей был призван в армию в 39-ом году сразу после окончания десятилетки. Это было время реформ Тимошенко и всех юношей годных к военной службе и достигших 18-летнего возраста призывали в армию, а поступление в высшую школу откладывалось на неопределенный срок.
На фронте Сергей оказался в звании старшего сержанта. Он был командиром расчета 45 миллиметровой противотанковой пушки - знаменитой сорокопятки, которая выкатывалась на открытую позицию и один на один сражалась с танками. И, тем не менее, Сергей прошел без особых потерь все солдатские испытания и в 43-м году, получив целую серию солдатских медалей уехал вместе со своей частью на Дальний Восток.
Тогда из под Сандомира я получил от него письмо - фронтовой треугольничек. "Я уже благополучно вышел из войны - писал Сергей. Постарайся выжить и ты. Тогда заживем после Победы!" Вот так складывается жизнь - кто знал, что произойдет через два года!
Когда началась война с Японией, Сергей был в составе дессанта, высадившегося на остров Итуруп. Это был, кажется, единственный остров Курильской гряды где были бои. И там он был ранен. Ранение само по себе не было тяжелым. Но он потерял много крови и несколько часов пролежал в болоте без сознания. И ему в кровь попала какая-то гадость, какой-то стрептокок. И в критическом состоянии оказалось сердце. Одним словом, домой он вернулся инвалидом первой группы.
Тем не менее, он мечтал о поступлении в университет. Готовился всю зиму и в 46-ом году поступил на отделение геофизики физического факультета. Зимой 46-47-го годов учился с удовольствием и начал, кажется, себя лучше чувствовать. У нас даже появилась надежда на его выздоровление. Но летом 47-го года его здоровье неожиданно резко ухудшилось. Я его устроил в клинику, которую тогда возглавлял светило кардеологии профессор Бурмин. Однажды он мне сказал, что Сергей безнадежен: у него септический эндокардит, по тем временам болезнь неизлечимая. Единственная надежда на только что открытый пеницилин - доставайте!
Тогда у нас в стране пенецилин еще не производился. Доставали его в разных местах и за большие деньги. В один из прохладных осенних дней профессор мне сказал: остались считанные дни - неделя, от силы две. Я приезжал домой из клиники и обычно долго не мог заснуть. Я все время думал о том, что сейчас переживает мой маленький братишка, которого я ходил защищать от пацанов из Джунковки, которые приходили на Сходню бить буржуев. Почему-то я все время вспоминал те страницы, где Толстой описывает последнюю ночь князя Андрея.
И именно в это время я неожиданно получил приказ - новое назначение в Харьков и выезд немедленно! Я попросился на прием к начальнику управления кадров генералу Орехову - только он мог дать отсрочку. Я о нем уже рассказывал в предыдущем очерке и упомянул о его жестокости. Теперь я ее испытал полной мерой.
Он меня принял. И прежде чем я успел доложить, начал говорить сам: "Капитан, Вы уже один раз не захотели работать в аппарате главкома, куда я Вас направил. Теперь Вы не хотите ехать в Харьков и пришли ко мне со всякими отговорками. Если через три дня не окажетесь на месте службы буду считать Вас дезертиром". Я пытался объяснить, что вовсе не собираюсь просить об изменении назначения и рассказал о том, что умирает мой младший брат, в результате ранения полученного на фронте. Умирает здесь рядом в клинике на Пироговке. Можно проверить это происходит в трех минутах от кабинета Орехова. Остались считанные дни. Я его похороню и сразу же уеду в Харьков.
Я замолчал. Генерал смотрел на меня презрительно, как на червяка: "Можете быть свободным. Вы получили приказание. Выполняйте!"
Я был в отчаянии. Уехать я не мог. Нарушить присягу тоже. Что делать? Мои знакомые в штабе Военно-Воздушных Сил достали мне телеграфный адрес начальника Харьковского училища генераллейтенанта Хадеева. Я ему послал длинную телеграмму - самую длинную, которую я когда либо посылал в жизни. И в ней я объяснил все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134