– Au revoir, raon amie! – повторил Золтан с противным венгерским акцентом по пути в номер.
– Золтан, лучше сосредоточься на нашем проекте, – строго сказала она, захлопывая свою дверь, затем села на кровать и скинула туфли. С удивлением Мэгги поймала себя на мысли, что эта случайная встреча доставила ей удовольствие. После Жильберто никому еще не удавалось вызвать у нее такой эйфории, сопровождаемой легким чувством вины.
Живя с мужем в Париже, Мэгги столкнулась с Жильберто еще один раз. Как-то ранней весной она направлялась в книжный магазин на маленькую улочку, неподалеку от бульвара Сен-Жермен. Ей рассказал о нем на приеме один художник. Магазинчик специализировался на литературе об искусстве, и Мэгги хотела найти книгу об Эдуарде Вюйаре, чье творчество она тогда начала открывать для себя. Она рассматривала корешки книг на полках, разыскивая нужное название. Играла тихая музыка – звуки танго почему-то показались ей знакомыми.
– Cuando pasaste a mi lado se me apreto el corazon, – прошептал ей кто-то на ухо.
Обернувшись, она увидела резко очерченный профиль Жильберто. Он пристально смотрел на нее.
– Кажется, это наша песня, – сказал он, улыбнувшись. Обезоруживающая улыбка удивительным образом меняла его лицо, придавая ему озорное юношеское выражение.
– О, здравствуйте. – Мэгги смущенно покраснела, потом стала бормотать что-то про Вюйара и весеннюю погоду. Жильберто тоже любил Вюйара и порекомендовал ей книгу, посвященную творчеству группы «Наби».
Он настоял на своем желании проводить ее домой, взял под руку и повел по узкому тротуару. Полиэтиленовый пакет с книгой болтался где-то внизу и время от времени бил его по ноге.
Живя в Англии, Мэгги привыкла брать мужчину под руку, робко просовывая пальцы ему под локоть. В том, как Жильберто сделал то же самое, была какая-то пугающая интимность. Странная легкая дрожь распространялась, как вспышка света, по всему телу, от того места, где оказалась уверенная рука ее спутника. «Интересно, чувствует ли он нечто подобное?» – подумала она. И, взглянув на него, увидела его напряженное лицо.
Они прогулялись по бульварам, где расцвели каштаны, посмотрели товар у букинистов, расположившихся на берегу Сены. Потом зашли в кафе, выбрали столик на открытой площадке и устроились за ним, наслаждаясь легким весенним ветерком, теребившим скатерть. Они рассказывали друг другу о своем детстве: Жильберто вырос в Буэнос-Айресе, а Мэгги – в Ледбери. Будто на разных планетах. На углу улицы стоял старик и играл на скрипке. Какое-то время они молча слушали музыку, а на обратном пути Жильберто бросил в футляр от скрипки десятифранковую банкноту.
– Вы так щедры, – сказала Мэгги, во второй раз вызвав у Жильберто улыбку.
– Он так ужасно как-то играл, – оправдывался он, – надо же было его поддержать…
По прибытии в «Отель де Шаро» Жильберто расцеловал ее в обе щеки.
– Так у нас в Аргентине принято прощаться, – объяснил он обескураженной Мэгги. – А потом, при новой встрече, мы так же здороваемся.
Спотыкаясь, она побрела на второй этаж. В голове была полная каша. Моника, секретарша Джереми, сурово взглянула на раскрасневшуюся Мэгги из-за стекол строгих очков в стальной оправе.
– Дамы из Ассоциации британских женщин уже больше получаса вас дожидаются, – сообщила она.
– О Боже, какой ужас! Должно быть, я совсем потеряла счет времени…
После долгого и нудного собрания Мэгги вернулась домой и увидела, как Мариэлиза входит в гостиную с огромной вазой, заполненной красными розами с длинными стеблями.
– Цветы? – удивилась Мэгги. – От кого?
– Записки не было, – ответила Мариэлиза, – только вот это. – И протянула ей сверток, в котором оказалась аудиокассета. Попурри из танго.
Мэгги наклонилась и вдохнула аромат, источаемый бархатистыми лепестками. Этот букет был совсем не похож на те, которыми обычно обменивались в дипломатических кругах по разным официальным поводам.
– Мариэлиза, возьми их себе, пожалуйста, – сказала она.
Горничная нерешительно смотрела на хозяйку, будто не зная – обрадоваться или возмутиться.
– Ну, ты же понимаешь, – добавила Мэгги, – у моего мужа аллергия…
Вскоре после этих событий аргентинского посла отозвали – к большому ее облегчению. Она предпочла не упоминать о том солнечном весеннем дне в разговорах с Джереми, хотя раньше никогда ничего не скрывала от мужа. В конце концов ей удалось запрятать воспоминания о Жильберто и сопровождавшее их томительное чувство вины в глубины подсознания, откуда они иногда выплывали под звуки танго, терзая душу. Какой абсурд! Она столько времени мучилась чувством вины из-за этого эпизода, который ни в какое сравнение не шел с приключениями, описанными в дневниках Джереми! Мэгги не хотелось признаваться – никому, даже самой себе, что на самом деле все это было отнюдь не так невинно, как ей хотелось думать теперь.
Зазвонил телефон.
– Мэгги, дорогая моя, – бодро произнесла Камилла на другом конце провода. – Мы с Джеффри очень за тебя беспокоимся.
– Знаю, мне очень жаль. Я ужасно вела себя вчера вечером. Не представляю, что на меня нашло.
– У тебя сейчас трудные времена. Мы с Джеффри полагаем, тебе нужна помощь. Многие женщины, оказавшиеся в таком положении, обращаются к психиатру.
К психиатру?! Мэгги почувствовала, как кровь стынет в жилах. Они с Джереми всегда считали, что к психиатрам попадают лишь люди, возомнившие себя Наполеонами.
– Да нет, что ты! Я вполне пришла в себя, – поспешила она заверить Камиллу. – Честное слово, обычно я так себя не веду.
– Но все же подумай об этом, ладно? И еще Джеффри хотел, – где-то поблизости неясно слышался его голос, – пригласить тебя к нам на юг Франции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70