Между тем ненасытный зверь продолжал лакать, а молока не убывало.
«Эге-ге, – прогнусавил Бусыгин, – да ведь тут целый источник неиссякаемый. Но сей цербер стережет его».
Цербер поднял на старичка отяжелевшие посоловелые глаза и хрипло мяукнул, демонстрируя мясистый, багровый язык и мощные клыки.
«Надо завтра сюда прийти, пока он будет еще маленьким совсем», – опять произнес Бусыгин и потрусил прочь.
* * *
Он круто взял влево.
Пробегая мимо старого охрокирпичного дома, он краем глаза приметил в одном из окон, во втором этаже, голую женщину, стоявшую в полный рост с распущенными волосами и задумчивым взглядом.
Когда же Бусыгин остановился, переводя дыхание, и обернулся, чтобы осмотреть женщину как следует, то она показала ему кукиш.
«Ну уж это фантазм», – огорчился собиратель бутылок и поспешил дальше.
* * *
Кое-где уже светились огни. Пустых бутылок уже не было нигде.
Снова заморосил дождик. Но как на зло зонтика у Бусыгина не оказалось.
* * *
Эту ночь он спал тревожно, и сны ему снились неспокойные. Посреди двора из блюдечка лакает молоко голая девица, а рядом маленький котенок сидит и из хвоста своего сворачивает ему кукиш.
И при этом скалится злорадно и вперивает в него острые, как вы, щелки зрачков.
Проснулся Бусыгин потный и понял, что его знобит. Часы показывали час по полуночи.
Неведомые страшные силы разгуливают в это время в пространстве.
И ветры ломились в оконные рамы, и ливень страшный хлестал.
* * *
Бусыгин, охваченный страхом, боялся пошевелиться, но в этом и не было никакой надобности – вся его фигура, парализованная, лишилась способности шевелиться.
Возможно, что и марафоном утомленный, лежал старик, лишившись способности шевелиться, а не скованный страхом. Возможно.
А, может, и страх… Кто его знает…
Но оцепенение потихоньку прошло.
И вдруг ощутил Бусыгин легкий толчок в спину, очень мягкий и деликатный, но настойчивый. Старик робко оглянулся, однако никого не увидел.
И в это время он опять ощутил толчок. Какая-то сила подняла его с постели.
Бусыгин надел спортивный костюм, бесшумно открыл дверь и просочился из парадного, и плавной трусцой припустил по пустынным замоскворецким улицам.
* * *
Он кружил и кружил, что-то бормоча под нос. И теплый июльский ветерок подхватывал и уносил прочь его унылое бормотание.
А ноги несли, а ноги покоя не давали ни телу, ни обуви, ни одежде, ни душе, ни голове. Последняя же, в свою очередь, словно в отместку, не давала покою старческим варикозным ногам.
Была темень. Было беспокойство. Была магистраль, взлетающая на мост. Мрачной громадой проплывал рядом кинотеатр «Ударник».
И была одинокая фигурка Бусыгина, полушепотом вопиющая посреди бетонной остывающей пустыни.
* * *
И сверху изливалось безмолвное звездное величие.
И почувствовал он, что тянет его вверх.
Бусыгин растерялся и стал дрыгать руками и ногами. Ему хотелось приземлиться, но в то же время он боялся упасть.
Он оказался в подвешенном состоянии подобно безымянной частице в растворе, которая в силу особых обстоятельств, обусловленных физико-химическими взаимодействиями, никак не может выпасть в осадок.
«Может, я умер, – тоскливо подумал Бусыгин, – от разрыва сердца, например. И вот возношусь на небеса».
Смутило его лишь то обстоятельство, что он, оторвавшись от земли, оказался в затруднительном положении относительно конечной цели своего путешестввия, предназначенного для усопших, поднявшись не выше пятого этажа.
Кроме того, сбивало с толку еще и то, что он воспарил телом, но никак не душой. Душа, напротив, была подавлена.
* * *
Так висел Бусыгин, находясь в состоянии глубокой задумчивости.
Неизвестно, сколько бы он провисел. Но вскоре подул все тот же, на время утихший, легкий ветерок, и собиратель бутылок почувствовал, что тело его пришло в движение.
Он растопырил руки и поплыл, полный восторга от того, что парит.
Ему вдруг захотелось взмыть еще выше, взлететь над черной, размытой громадой города, чтобы искупаться в свежих воздушных потоках и струях.
От этого желания у него закружилась голова.
В мечтаниях своих он не заметил, как плывет прямо на фонарный столб. Очнулся он от вожделенных мечтаний своих, когда почувствовал резкую боль в плече.
* * *
Грезы рассыпались искрами из глаз, и Бусыгин мягко спланировал прямо к троллейбусной остановке.
«Так что же это было?» – уже чувствуя под собой твердыню земную, воскликнул Бусыгин шепотом.
Ответ не шел. Тогда пошел Бусыгин. А потом побежал. Явление полета забылось, вылетело из головы.
Потянулись мимо бесшумными составами мрачные, неживые витрины.
* * *
Старый бутылочник продолжал свой упорный марафон. Ноги уже сами несли его. Усталости он не чувствовал.
Закончилась Полянка. Закончилась и ночь. Забрезжил рассвет. Сперва робко и, как бы спрашивая позволения на то, а потом вдруг обрушился, грянул безмолвно и заполнил собой улочки и переулки, растекся по площади и чуть с ног не сбил Бусыгина.
* * *
И тут Бусыгин осознал, что кончилось его ночное бдение.
И измотанный, и жалкий, он поплелся домой, слегка пошатываясь.
Дома ждали его серые облупленные стены, трухлявый диванчик, с которого соскочил он посреди ночи, увлекаемый неведомой силой, несколько табуреток, сколоченных грубо и наспех, да графин с водой, сверху накрытый граненым двухсотграммовым стаканом.
Стакану тому позавчера минуло двадцать лет.
Диванчик жалобно заскрипел под обессилевшим обмягшим телом Бусыгина, резко и надрывно зазвенели какие-то пружины, глухо что-то стукнулось с сухим деревянным звуком, и в комнате воцарилась тишина, продолжавшаяся, однако, недолго – через несколько минут раздался приглушенный храп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51