Он начал уговаривать меня, уверять, что ничего не будет от меня требовать, что будет ждать, чтобы я сама его полюбила, что он не повеса, как вельможа, и не развратник, как судья, но добрый малый, веселый гасконец, который больше ни о чем не заботится в жизни, как только чтобы повеселиться.
Напрасно он старался внушить мне доверие, я видела, что мне нет спасения, но твердо решилась противиться и ему.
Вечером мы остановились у гостиницы. Гасконец свел меня в маленькую комнатку, заботился о моем удобстве и, уходя, шепнул, что вернется через час поговорить со мной.
Оставшись одна, я залилась слезами.
– Боже! – вскричала я. – Неужели все люди одинаковы и не могут сделать доброго дела без дурной мысли. За что Бог послал мне такие тяжкие испытания?
Решимость моя начала ослабевать. Как все женщины, я была смела и тверда в минуту гнева и негодования, и готова была скорее умереть, чем уступить, но если опасность была еще далека, энергия ослабевала от ожидания и страданий, и я не могла уже отвечать за себя.
Я была смела против насилия повесы, отвечала презрением на предложение старика, но как защищаться от человека, который не требует ничего и готов погубить себя, чтобы спасти несчастную цыганку?
Я вспомнила о моем талисмане, вынула крест моей матери, и начала молиться. Молитва подкрепила меня и я стала серьезно обдумывать свое положение.
Помощник судьи был добрым человеком и хотел дать мне средства бежать. Отчего мне не попробовать это и без него? Он посердится, покричит, но не побежит отыскивать меня. У него такой веселый, беззаботный характер.
Но как скрыться незаметно из гостиницы, где без сомнения, меня стерегут солдаты? Притом, уходя, гасконец запер меня в моей комнатке. Вдруг послышались его шаги. Безумная мысль промелькнула в моей голове. Я бросилась к двери и, погасив свечку, тихонько отодвинула задвижку и стала у самой двери, затаив дыхание.
Скоро ключ повернулся в замке и гасконец вошел. Удивленный темнотой, он остановился посреди комнаты и сказал тихо:
– Это я, моя милая, не бойся ничего.
И он вернулся к двери, чтобы запереть ее, но этой минуты было достаточно для меня, чтобы проскользнуть из комнаты, и когда он запирал дверь изнутри, я повернула снаружи два раза ключ, выдернула его и быстро побежала с лестницы.
В самом низу сильные руки обхватили меня и кто-то сказал:
– Куда ты бежишь, хорошенькая цыганка?
– Пустите меня, умоляю вас! – проговорила я со слезами.
– Скажи прежде, что ты сделала с гасконцем, который пошел в твою комнату?
Я поняла, что это один из провожавших меня солдат, поставленный на часах, и плакала от отчаяния, что мое бегство не удалось.
– Не плачь, малютка, – говорил солдат, – я тебя не обижу, только я хочу знать, как ты отделалась от помощника судьи, которого трудно надуть. Не отправила ли ты его на тот свет, как дворянина?
Я рассказала ему, что придумала для моего спасения, и он рассмеялся от души.
– Это хорошая штука, и я долго ее не забуду! Но теперь дело в том, чтобы тебе поскорее выбраться отсюда. Гасконец подымет скоро такой шум, что всполошит всех.
И взяв меня за руки, он повел меня через общую залу, где было тоже темно, к двери, выходящей на дорогу, но вдруг в ту же залу распахнулась широко другая дверь и в нее вбежал мой гасконец. Солдат успел толкнуть меня в угол и, загородив меня собой, притворился спящим.
– Тысяча чертей! – бормотал гасконец, отворив дверь на улицу, – проклятая цыганка убежала, надула меня! Что мне делать? Разбудить всех, догнать ее! Нет, надо мной будут смеяться. Лучше пусть подумают, что колдунья вылетела в окно и этот болван часовой прозевал ее… верно уснул… Ну, черт с ними со всеми! Пойду усну.
И он, ворча и бранясь, ушел в свою комнату.
– Браво! – сказал мой новый покровитель. – Теперь нам нечего бояться. Только как он вышел из комнаты, где ты его заперла? Это я узнаю.
Я хотела идти к дверям, но солдат остановил меня словами:
– Ты замерзнешь, малютка, если пойдешь в твоем легком костюме. Погоди минуту, я принесу тебе плащ.
И он действительно принес мне мужской плащ и шляпу, закутал меня как ребенка и сказал, смеясь:
– Это плащ гасконца, он мне должен, и я могу взять эти вещи.
Я поблагодарила доброго солдата и была уже у двери, но он сказал мне:
– Ты успеешь еще поблагодарить меня, я пойду с тобой.
– Как же это? – спросила я с удивлением. – А что скажут ваши товарищи и начальники, когда вы вернетесь к ним?
– Я и не намерен возвращаться, – продолжал он, выводя меня из гостиницы. – Мне надоело быть солдатом, я хочу поискать другого ремесла… хоть музыканта или комедианта.
– Не думайте, что это веселое ремесло, – сказала я грустно, следуя за моим избавителем.
Мы уже были далеко от гостиницы, когда рассвело, и я могла разглядеть моего покровителя. Это был молодой человек лет двадцати трех, простой наружности, добрый и откровенный. Он заботился обо мне как брат и видя, что я устала, нанял телегу, которая ехала в Париж. Через пять дней мы были в столице Франции.
Так как на мне оставались серьги и браслеты, которыми меня украсила цыганка, отправляясь в замок, то я отдала эти вещи доброму моему спутнику Фредерику на издержки дороги, но он не хотел брать их, сказав, что у него есть деньги, и что их достанет на некоторое время. Меня трогало такое бескорыстие, и я готова была любить его, как брата. Не желая быть ему в тягость, я хотела чем-нибудь заняться, но умела только петь и танцевать, и потому, поневоле, должна была отыскать какую-нибудь труппу, чтобы снова сделаться комедианткой.
Мы жили в гостинице, в отдельных комнатах, и я была совершенно спокойна насчет Фредерика, который обращался со мной как с сестрой, но и в нем я должна была ошибиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114