Туман бы под утро лег на воду, так и вовсе было бы ладно! Так я пошел к воде, челн снимать с колышка?
– С Богом, Ортюха! Возьми пищалей по три на человека, зарядите их да холстом укройте от речной сырости, чтобы порох не напитался влагой, – приказал атаман Ермак и неожиданно добавил тихо, что его услышали только Матвей Мещеряк да Ортюха Болдырев, которые стояли совсем рядышком. – Теперь и за Ивана с товарищами душа разболелась – не в петлю ли татарской хитрости отпустили мы казаков?
Матвей в ответ лишь молча стиснул кулаки и ударил один о другой, а Ортюха насупил брови, зло бросил с угрозой:
– Ежели что с казаками учинят подлого – до гробовой доски икать будут со рвотой! Хоть под землю заройся Карача, а от казацкой сабли не упасется, сколько бы дней или годов минуло! Не мы, так другие помстят русские ратники, в том веру в душе имею твердо! Ну, пошли, казаки, к Иртышу, челн спустим и – в угон! Пищали да порох с пулями возьмите, как для долгой войны – береженого и бог бережет. Прощевайте покудова, верьте, охулки не допустим!
Казаки из десятка Ортюхи Болдырева, обвешанные оружием, бережно спустились извилистой тропой по круче правого берега, там им товарищи уже на руках снесли челн к воде, уселись и разобрали весла. Мещеряк, провожая казаков, сам проверил, цел ли парус и снасти – будет попутный ветер, так и под парусом можно будет идти. Потом посмотрел вверх по течению – струг мурзы Таймаса был далеко, и юркий челн с него вряд ли разглядят, тем более, что по воде тут и там плыли смытые с берегов могучие стволы деревьев, льдины группами или в одиночку.
– Ждите нас, Матвей, с вестями, что-нибудь да привезем! – обратился Ортюха Болдырев к своему атаману Мещеряку. И к другу своему Тимохе Приемышу: – Сядь за кормовое весло. Навались, ребята! Гребите так, будто за вами гонятся воеводские ярыжки[4] изловить и на деревьях поразвесить, чтоб кафтаны после дождей просушились! Перейдем Иртыш да и погоним за мурзой, как борзые за зайцем! Мне бы только руками дотянуться до татарина, а уж его трясти буду похлеще, чей голодный нищий трясет пустую торбу в надежде добыть хотя бы одну полушку[5]!
Почти квадратная фигура широченного в плечах Тимохи Приемыша заняла едва не всю кормовую доску челна. Казаки, уложив пищали в носовой части и укрыв их сухим рядном, разобрали весла, и челн, раскачиваясь на боковой волне – сырой и прохладный ветер гнал ее с севера – быстро пошел поперек реки. Ортюха присел на край рядна на носу челна и следил за водой, чтобы ненароком не наскочить на притопленное дерево, то и дело подавал команды гребцам и кормчему Тимохе, как грести да куда подвернуть челн, чтобы идти возможно ближе к низкому, голыми пока что лесами поросшему левому берегу Иртыша. Под утро струг мурзы Таймаса почти нагнали и за легким туманом над водой двое суток из-за льдин сопровождали до самого Бегишева городка, который, как и бывшая ханская столица, располагался на крутом правом берегу, а неподалеку широкая лощина давала возможность довольно удобному подходу к реке – казаки издали сумели разглядеть большой табун лошадей, которых пригнали на водопой.
Струг Таймаса приткнулся к берегу как раз у начала лощины, почти все татары с него сошли на песок и долго разминали ноги, прежде чем гурьбой стали подниматься вверх, чтобы обойти кручу и по удобной дороге подняться в городок. Ортюха Болдырев, укрыв челн у самого берега под нависшим над водой деревом, через Иртыш наблюдал за татарами, которых на круче при появлении струга объявилось довольно много. Иные из них криками и взмахами шапок еще издали приветствовали появление мурзы Таймаса на полоске песка у воды – его синий халат ярко выделялся на фоне желтого глиноземного обрыва и среди серых однообразных халатов воинов.
– Дьявол козлобородый! – процедил сквозь зубы Ортюха, не оглядываясь на Тимоху Приемыша, который тихо ругался за его спиной. – Кабы и в самом деле посылал князь Карача своего мурзу к царю в Москву, то не радовались бы так столь поспешному и необъяснимому его возвращению! Стало быть… – и умолк, словно боялся высказать пришедшую на ум страшную догадку.
– Стало быть, – договорил за него со злостью Тимоха, – татары знали, что мурза возвратится в Бегишев городок к Караче через несколько дней! И его слова о грамоте князей в готовности служить Руси – сплошной обман. Обо шли они нашего атамана, туману напустили в голову льстивыми словами о своей яко бы вражде хану Кучуму! Эх, какую оплошку мы сотворили!
– Боже праведный! – От резких слов друга у Ортюхи в голове звон пошел, а на глаза словно легкая пелена легла – так у него случается всякий раз, когда нерадостное сообщение нежданно обрушивается с какой-нибудь стороны. – Что же с казаками Ивана Кольца стало? Неужто своей волей влезли на кухню самого дьявола? Неужто вправду говорят старики, что на грехи ума не напасешься? Неужто перехитрил нас злопакостник Карача, сто чертей ему в печенки, а?
Со скамьи подал голос казак Федотка Цыбуля, молодой еще годами, выходец из Украины. Он бежал на Дон от польского пана из-под Полтавы, убоявшись угодить под плети за то, что по недосмотру несколько коров наелись дурной травы, вспучились животами и подохли.
– Думается мне, Ортюха, надо повечерью подсунуться под Бегишев городок да и поглядеть, там наши казаки альбо нет их? Что-то я на круче ни одного своего казака не приметил, все сплошь татары.
– Так и сделаем, братцы! – проговорил хрипло Ортюха, и вид его выражал крайнюю озабоченность всем, что успел приметить. – Эх, теперь влезть бы нам всем войском в это подлое городище да перекумиться саблями с карачатами!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28