Он то и дело оборачивался и кричал:«Вы еще здесь?»«Да, конечно».«Отлично, отлично…»Через какое-то время я перестал считать свои шаги, а до того насчитал их более семисот, хотя пару раз определенно сбивался со счета. Слева и справа от меня я нащупывал пальцами глинистые стены, скользкие и пахнувшие землей.Затем я почувствовал, что мы идем как бы в гору, пол начал полого подниматься вверх, и в конце концов мы остановились перед второй приставной лестницей. Масуд перевел дух, стукнул пару раз фонариком по лестничной перекладине, я услышал над своей головой шаги, и крышка люка открылась.«Давайте же, не бойтесь. Там вас ждет кто-то, кого вы знаете».Я вскарабкался вслед за ним по лестнице, мы очутились в какой-то комнате, в темноте, поэтому я не сразу узнал человека, который открыл нам люк. Он потряс мою руку, а другой рукой схватил меня за плечо. Это был Маврокордато.«Замечательно. Замечательно и великолепно. То, что вы добрались сюда, делает вам честь и очень меня радует – да-да, именно так», – сказал он, все еще не выпуская моей руки. Я был совершенно ошеломлен.«Но откуда вы узнали…»«Ах, перестаньте», – Маврокордато улыбнулся и покачал головой.«Il est vraiment un peu simple, celui-l?», Он и в самом деле немного простоват, этот человек (фр.).

– сказал Масуд и наконец вернул прядь волос на прежнее место, прикрыв ею лысину.Маврокордато и я сидели теперь в его комнате, на канапе в стиле ампир с обивкой из полосатого, ежевичных оттенков шелка, мы пили чай, и я рассматривал все вокруг. Масуд возился на кухне, там дребезжала посуда, а сам он, хлопоча у плиты, одновременно бурчал себе под нос какую-то песенку.Комната со всех сторон была до потолка загромождена книгами; полки буквально ломились под грузом книг, журналов, манускриптов, в промежутках виднелись русские и польские иконы, на приставном столике, который казался шатким, стояла ваза с орхидеями, на полу в беспорядке валялись какие-то бумаги, в углу работал раскаленный тепловентиллятор. На стенах косо висели многочисленные акварели Блаллы В. Халлмана. Блалла В.Халлман (1941–1997) – немецкий художник и график, сочетавший элементы примитивизма с мотивами Гойи, Босха, Энсора. Известен своими провокациями, нарушениями всяческих табу. Многие его произведения наполнены апокалипсической образностью, «масками смерти», представляют собой сатиру на современное общество потребления; некоторые отличаются резкой антиамериканской направленностью.

Горели свечи, подсвечниками для некоторых служили пустые бутылки из-под красного вина. Воск обильно стекал вниз – у Маврокордато было слишком жарко. Я даже снял свой пуловер от Сесилла Битона. Сэр Сэсил Битон (1904–1908) – выдающийся английский фотограф, театральный дизайнер и кутюрье, официальный фотограф британской королевской семьи; в 1972 г. получил титул лорда.

Посреди комнаты, на нескольких беспорядочно сложенных один поверх другого старых афганских коврах, стоял маленький, вроде бы латунный, аппарат, который выглядел как барометр, но только из его крышки торчала странная фиговина в форме музыкальной трубы, с раструбом, заткнутым черной эбонитовой пробкой.Окна тоже были занавешены бархатными портьерами, и я не слышал никакого уличного шума, вообще никаких звуков – это жилище вполне могло бы располагаться глубоко под землей, судя по полному отсутствию у меня акустического ощущения относительно того, где я нахожусь.«О вашем Кристофере я даже и не спрашиваю».«Отчего же, спрашивайте со спокойной душой». Я взял из пиалы конфету-пралине и надкусил ее. Под шоколадом скрывалась фисташка.«Не буду».«Мне теперь все равно. Он… его больше нет в живых».«Прошу вас, прошу, не рассказывайте мне ничего. Вы здесь хорошо себя чувствуете? Наш друг из кафе наверняка говорил об Америке, как всегда. Вы не ломайте себе над этим голову, отчасти он совершенно прав, но сейчас это не должно вас смущать. Мой дорогой, как же мне приятно снова вас видеть, как это прекрасно», – и Маврокордато подул на свой чай.Только теперь я заметил, что он распустил свои волосы и они спадают ему на плечи; он выглядел как революционер-хиппи. На нем было что-то вроде кафтана из темно-лилового шелка, волосатые ноги обуты в белые марокканские комнатные туфли из – так, по крайней мере, мне показалось – козлиной кожи.«Прежде чем мы немножко побеседуем, наслаждаясь покоем, я хотел бы вам кое-что дать». Он встал, подошел к одной из полок, что-то достал оттуда и протянул мне.«Сигарету?» – предложил он.И щелкнул черепаховым портсигаром, тем самым, который я потерял в гашишной роще, на вечеринке, вчера – целую вечность назад.«Заметьте, этот портсигар имеет точно такие же размеры, как и та кассета, которую вам подсунули, кассета с речами аятоллы Хомейни. Ну же, берите, в конце концов, он принадлежит вам».Масуд, насвистывая, вынырнул из кухонной двери, ухитряясь нести одновременно три миски. Он осторожно поставил их на пол, на один из ковров, лежавших в середине комнаты, вокруг полукругом разложил подушки и опять, бормоча и напевая себе под нос, исчез в направлении кухни – пошел за тарелками, как он сказал.Маврокордато жестом пригласил меня сесть рядом с ним на ковер; он приподнялся на коленях, подсунул под меня подушку и точными движениями снял с мисок крышки.«Сегодня вечером мы поужинаем вместе, даже если вы и не голодны, и будем есть исключительно темные блюда. Вот видите, это мясо черного оленя под сливовым соусом, там дальше – черный рис с изюмом, волшебно приготовленный нашим общим другом, и, наконец, вон там – пудинг из крови с ягодами ежевики».«Можно, я попытаюсь кое-что отгадать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43