Когда мы поженились, ей было двадцать два, а мне – тридцать три. На женитьбе настояла она – женщина, которая, говоря «навсегда», видит вперед не дальше чем на два-три года (именно поэтому это слово ее не пугает). Для нее «навсегда» означает, скорее, «на неопределенное время». Она еще из детства не вышла, куда ей было думать о будущем и о том, чем оно будет отличаться от настоящего. К тому же она очень упряма – это одна из черт ее характера. Я уступил – проявил слабость или поддался чувству: я был влюблен. Я был влюблен весь первый год нашей совместной жизни (я уже плохо помню то время). Потом мне просто было с ней хорошо, потом я ее только терпел, а потом мы стали раздражать друг друга. Ссоры случались все чаще, а примирения нужно было ждать все дольше. Нежные примирения с поцелуями и ласками очень полезны, когда они возможны, иногда это единственный способ продлить еще на какое-то время то, что уже закончилось. На какое-то время, но не навсегда. Я ушел из нашего общего дома и поселился там, где живу по сей день. Уже три года. Она намного моложе меня, а потому ее раздражение проходило гораздо раньше, чем мое, она быстро забывала обиды, она не копила их, каждая новая не казалась ей более горькой и глубокой, чем предыдущая, она не была злой и обижала меня не потому, что хотела обидеть. Она даже не замечала, что обижает меня, так что я все время должен был указывать ей на это, каждый раз делать ей выговор. А я обиды копил, я ничего не прощал. Она этого не понимала, это выводило ее из себя, и мы расстались. Во время одного из перемирий мы решили, что нам лучше пожить отдельно (хотя бы некоторое время), подождать, подумать, попробовать измениться. Я ушел из нашего общего дома и поселился там, где живу по сей день. Я ежемесячно посылал ей чек (передавал с посыльным, мы друг с другом не встречались). Не только потому, что я оставил ее и мои доходы всегда были выше, а и потому, что старшие всегда берут на себя заботу о младших и, даже находясь далеко, не перестают беспокоиться о них. Сейчас я по-прежнему посылаю ей чеки и иногда даю деньги лично – помогаю, пока это ей необходимо, скоро в этом, возможно, не будет нужды. Я не люблю говорить о Селии. Мне постепенно становилось известно все то, что становится известно в городе, где все всех знают, где телефоны звонят двадцать четыре часа в сутки (звонки глубокой ночью здесь обычное дело) и где изрядное количество жителей не спят сами и не дают спать другим. Мне говорили, что Селию видели там-то и там-то, что она была с тем-то или с тем-то. Ее слишком часто видели с разными мужчинами. Видимо, она пошла по тому пути, какой обычно выбирают покинутые возлюбленные: проводила ночи в барах, пила, притворялась веселой и счастливой, танцевала, скучала, не хотела идти домой спать и иногда под утро начинала рыдать. Она делала все, чтобы до меня доходили слухи о том, как она живет, и спрашивала обо мне, как спрашивают о дальних знакомых, но при этом у нее подрагивали губы, выдавая ее, и дрожал голос. Иногда мой телефон звонил в неурочное время, и, когда я снимал трубку, на том конце провода молчали: она просто хотела знать, дома ли я, а может быть, звонила совсем с другой целью – хотела услышать мой голос, даже если этот голос только повторял одно и то же слово. Как-то ночью я, сидя на кровати и раздеваясь перед тем как лечь спать, тоже набрал свой старый номер. Когда она ответила, я ничего не сказал ей: мне вдруг пришло в голову, что она могла быть не одна. Однажды Селия оставила на моем автоответчике три сообщения подряд, наговорила всяких глупостей, издевалась, угрожала, но перед тем как закончилось время, отведенное на пленке для третьего сообщения, она вдруг начала умолять меня, повторяя: «Пожалуйста!.. Пожалуйста!.. Пожалуйста!..» (Так что такое я уже слышал. На пленке собственного автоответчика.) Я не решился позвонить ей, лучше было не звонить. Потом мне рассказали то, чему я не придал значения, хотя эту новость мне рассказал не кто иной, как Руиберрис де Торрес. Сначала он говорил полунамеками, словно зондировал почву, потом заговорил открыто. Как-то он спросил, виделся ли я с Селией в последнее время, и, когда я ответил, что не видел ее уже много месяцев, он посмотрел на меня обеспокоенно (беспокойство было притворным, на самом деле все это его забавляло): «Наверное, тебе стоило бы поинтересоваться, как она живет, – сказал он, – встречаться с ней изредка». – «Думаю, лучше этого не делать, – ответил я. – Должно пройти время. Боюсь, она снова начнет требовать, чтобы я решал за нее ее проблемы, или рассказывать мне о своих делах и просить совета. Это сближает, не дает разорвать отношения окончательно. Мне и так стоило большого труда ограничить наше общение чеками, которые я ей посылаю». – «Тогда тебе, наверное, стоит сделать это общение более частым или посылать чеки на большую сумму», – сказал он и, когда я спросил, что он имеет в виду и что он знает, поломавшись для вида, с некоторым даже злорадством рассказал мне то, что показалось мне тогда абсурдом: кто-то видел Селию в ночном баре, где обычно собираются проститутки. Она пила в компании двух странных типов, по виду заезжих предпринимателей средней руки (откуда-нибудь из Бильбао, Барселоны или Валенсии). Это люди совсем не ее круга, значит, познакомилась она с ними именно там. «Ну и что? – спросил я. – Что ты хочешь этим сказать?» – я начинал злиться. «А ты сам не понимаешь? Я бы на твоем месте с ней поговорил». – «Глупости, – сказал я. – Селии всегда нравилось бывать в странных местах. Она еще очень молода, ищет приключений. Когда мы уже были женаты, она пару раз ходила с подружками в бар, где встречаются лесбиянки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114