Нет, утверждал Курт, они не оперативные работники, не
следователи, а рядовые бумагомаратели из экономического
департамента, но каток прошелся по всем равномерно, и
будущего теперь у них никакого: государственная служба
отныне исключена, только неквалифицированный труд или же
частный бизнес, а потому готовы они хоть куда, лишь бы где
посытнее и потеплее...
Первый вечер торжественной встречи будущих партнеров
ознаменовали три выпитых до дна бутылки водки "Горбачев".
- У тебя - язык, у меня - это... - Миша стучал себя по
голове согнутым пальцем. - Не пропадем. Развернемся!
Жена Курта Эмма взирала на гостя хмуро. Миша не знал,
говорил ли Курт правду относительно бумагомарателя-
экономиста, но взгляд Эммы более напоминал именно что взор
следователя, причем, из системы гестапо.
И затаенно-остро уяснил тогда Михаил то, что понимал
ранее более разумом, нежели сердцем: чужак он здесь, да и
вообще - р у с с к и й, и хотя гость жданный, но не очень-то
и желанный, и сидит за столом вовсе не из-за доброты хозяев
и их симпатий к нему, а из-за безысходности и растерянности,
царивших в этой некогда благополучной семье, чья сегодняшняя
задача состояла в элементарном стремлении выжить.
Однако отринул от себя Михаил тягостные эмоции, вечер
закончил на оптимистической ноте, и бесцеремонно остался
ночевать в казенной квартире бывших немецких гэбэшников,
решив, что хоть и тяжел хозяйки взгляд, а цена ему все равно
меньше, чем номеру в отеле.
Утром же гулял он, опохмеляясь баночным пивом у
Бранденбургских ворот, поглядывал на серенький Рейхстаг без
купола, увезенного в качестве трофея американцами за океан и
обдумывал дальнейший план действий.
Что делать? Вечный вопрос. Загрузить машину с дешевой
видеоаппаратурой и двинуться на восточную периферию? Но как
и кому продавать товар? Это же немцы, они не станут хватать
дорогие вещи с раскладных лотков! А если поторговать всякой
красочной мелочевкой?
- Ми-иша?!
В голосе звучали одновременно восторг и недоумение.
Боже, что за знакомая рожа... А, Женя Лысый из Перова...
Спекулянт иконами и прочими аксессуарами религиозного
культа...
- Женек... ты-то здесь откуда?
И на границе капиталистического мира и бывшего соцлагеря
расцеловались, искренне при том прослезившись, также двое
бывших уже спекулянтов, границу эту в чем-то и
олицетворявших.
Приятеля своего Миша просто не узнавал; куда-то исчезла и
прежняя неопрятность его, и дурные полублатные манеры
фарцовщика...
Одет был Женя в элегантный темно-серый костюм в неуловимую
клетку, узкие щегольские штиблеты; выглядел весьма
представительным, полным бодрости и здоровья, словно побывал
в некоем пансионе, где наряду с калорийным питанием получил
воспитание и осанку аристократа средней руки. Прежняя
желтизна рыхлой кожи уступила жизнерадостной розовощекости,
в глазах заблестел живой, с хитрецой ум, неопрятная
плешивость оформилась в благородные залысины, а реденькие
мелкие зубки заменил безукоризненный стоматологический
оскал.
Уже через полчаса Миша сидел в ресторанчике в окружении
Жени Лысого и еще пяти знакомых ему личностей все той же
торговой специальности, и проходила за трапезой
заинтересованная беседа, где роль воспоминаниям отводилась
несущественная, а вот перспективам же - преимущественная.
С открытием беспрепятственного выезда за рубеж, Женя
Лысый, выдвинув лозунг: "коммунизм - это советская власть
плюс эмиграция всей страны", - собрал компаньонов,
незамедлительно отчизну покинув, и крутился теперь со своей
бандой в Берлине, причем небезуспешно.
Еще до падения стены ввозил он в ГДР японскую
радиоаппаратуру, продавая ее по бросовым ценам и раскладывая
социалистические марки на многочисленных счетах в
сберкассах. Валютные кредиты предоставлялись проверенными
западными партнерами под контрабандный антиквариат, и за
считанные месяцы интенсивной деловой активности были
заработаны Женей и компанией миллионы в твердой валюте,
поскольку социалистические бросовые денежки доброе западное
правительство автоматически превратило в стабильные
капиталистические.
- Скажи, - захлебывался завистью Миша, - Жень, ну... ты
вот... неужели сам так рассчитал?
- Информация! - многозначительно выпячивал губы
Евгений,
отправляя в зубастую пасть основательный кусище стейка,
сочащегося непрожаренной кровью. - Да и не могли они иначе,
эт-тебе не совдеповские реформы, когда по-живому... Европа,
брат, культура и гуманизм, понял?
В отличие от Михаила, Женя Лысый и компания, несмотря на
основательный капитал, никаким социальным статусом не
обладали.
Ребята попросту приобрели за взятки прописку и красненькие
гэдээровские паспорта, без хлопот выписываемые местной
полицией, что чувствовала свой скорый и неминуемый разгон.
Паспорта именовались ими "комсомольскими билетами",
действительно соответствуя таковым и по размеру, и по форме.
В недалеком будущем документы подлежали обмену, а их
владельцы - перерегистрации, что Женю серьезно заботило, ибо
дело могло обернуться депортацией, а возвращаться на
беспокойную родину ему не жаждалось.
- Пока - живем, а что потом - непредсказуемо, -
удрученно кряхтел он, заливая в организм очередной бокал
желтенького берлинского пива.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91