МАРИНА ОСИПОВА
Четыре часа утра. За окнами - промозглое ненастье мартовской ночи, бухает ветер в затекшие льдом стекла, а в запотевшей черноте их зеркал, искрящейся городскими огнями, - блеклое отражение квартиры и суеты наших сборов: муж на два месяца уезжает на съемки за границу. Повезло.
Зов сигнала такси, затягиваем ремнями пузо чемодана, обмениваемся рассеянными поцелуями, и вот уже хлопает внизу дверь лифта, стихает вдали гуд мотора... Одна. Брожу по комнатам. Потом сажусь в кресло и засыпаю до первого телефонного звонка. Снимаю трубку. Сначала там чихают, а затем сдавленным голосом просят меня.
- Я, - говорю я.
Оказывается, корреспондент. Хочет взять интервью. Газета та, где работает Володя. Интервью эти бывали уже неоднократно, глупейшее занятие для обеих сторон, но не уважить журналиста не могу: очень уж распинается, да и почему бы не потратить часть свободного времени на собственную рекламу? Соглашаюсь.
Дома жуткий развал, и ликвидировать его ради корреспондента как-то не жаждется. Договариваемся о встрече возле метро за полтора часа до начала спектакля. Полчаса - чтобы дойти до театра, и час - для неторопливой беседы за кулисами. Кажется, вполне достаточно.
Опускаю трубу, и тут же - второй звонок. Володя. Вся поджимаюсь. И такая тоска наваливается... Столько в этом человеке силы и напора, что возникает унизительное ощущение, будто ты - марионетка. Говорит, надо встретиться, и, не успеваю я собраться с мыслями для тактичного отказа, заявляет: жду после спектакля у служебного входа-выхода. Отбой.
Озноб пробирает - слишком далеко все зашло, и, если по слабости моей зайдет еще дальше, - погибну. Нутром чувствую: намерения у него серьезные до опасного, но поддаться его воле - дать столкнуть себя в пропасть. Два бракосочетания были, достаточно. А появление любовника у жены мой муж категорически не заслуживает. А поэтому... с Володей увидеться надо, и надо сказать, чтобы впредь на мой счет не обольщался. Вот так. И пора обзаводиться детьми - подобные ситуации исчерпаются немедленно. Где только взять время на детей? Да, времени на них нет. Но потом время уйдет... Смотри!
Вновь гуляю по квартире, слушаю магнитофон, кручусь у зеркала - благо сегодня нет репетиции. День таким образом проходит. Вхолостую. Ну ничего. Как оправдание дневного безделья - плотная программа вечера. Два свидания и спектакль.
Вылезаю из душной норы метрополитена, и тотчас ко мне подходит интервьюер. Ну и глаза... Сталь, бритвы точеные. И сухощавое, жесткое лицо кажется потому раздраженным, напряженно злым, но говорит мягко, приветливо:
- И где же будет происходить интервью?
- Посидим часок за кулисами, - отвечаю, - затем вы пойдете в зал, а я на сцену. Плюс - дорога к театру.
- Насчет дороги - это машина есть, - говорит он, и мы следуем к машине огромному, сногсшибательному "Кадиллаку" цвета бронзы.
Присматриваюсь к корреспонденту. Странное преуспевание на этакой скромной должности. Одет как преуспевающий европейский бизнесмен, а машина уверена, ни один главный редактор на такой не ездит. Но какая-то нарочитость в этом, фальшь - словно слуга в барской шубе.
Забираемся, нет - входим внутрь дворца на колесах. Сиденья как троны. Кожа, элегантные подлокотники... Одно неудобство: крепко, до рези в горле воняет свежей краской и прогорклым перегаром табака. Корреспондент, как бы перехватывая мои мысли, краснеет, опуская стекло.
Вопросов его я не дожидаюсь - какой-то он вареный, этот газетчик - и начинаю все рассказывать сама. От первой до последней роли вкратце, о генеральных взглядах на современный театр и кино - моих и посторонних, о режиссерах, драматургах и о разном. Упоминаю о Володе, как о сослуживце корреспондента. Тот почему-то мрачнеет, подтверждая: да, дескать, Вова - его приятель.
- И как вам... он? - задаю глупый вопрос. Мычит, что, мол, нормально.
- Кстати, - сообщаю, - после спектакля мы с ним должны встретиться. Он автор сценария "Оригиналов", вы знаете, конечно... - И смотрю на часы: пора трогаться.
Нос лимузина выползает из-за стоящей впереди громады рефрижератора, стремительно торкается вперед, но тут слышится лязг, машину встряхивает - мы наверняка смяли крыло. Я ахаю сочувственно, однако водитель великолепно равнодушен: бывает, мол, главное - рефрижератор цел.
- Такая машина! - сокрушаюсь я.
- Не машины нас наживают, а мы их, - цедит он. Ну, если это не поза, то рядом либо миллионер, либо крупный философ. Однако крупные философы на лимузинах не разъезжают, а миллионеры в корреспондентах не служат.
Идти на спектакль эта непонятная личность отказывается, мы прощаемся, но когда выглядываю из окна гримерной на улицу, то вижу его сарай на колесах в карауле у служебного входа. Странный тип. И весьма.
Настраиваюсь на роль. Интонация первых слов, пластика, первого жеста... Это - как упор для бегуна на старте. Дальше - бег. И всякий раз в неизвестность. Театр - тоже производство, но если на конвейере все определяет технология, качество и цифры, то здесь свобода импровизации - правда, в рамках предписанного драматургом и режиссером. Но рамки эти как бы сбоку, так что вверх и вниз можно взлетать и падать в зависимости от желания и таланта.
В холле, за кулисами, праздничная суета спектакля, и на миг, глядя на лица актеров - отдыхающих, бренькающих на гитарах, что-то обсуждающих, выныриваю из отрешенной своей углубленности.
Люблю свой театр. Мой второй дом, маленькое отечество. И этот холл с его диванами, фикусами, облезлым роялем, и шумные гримерные с зеркальными стенами и пыльными ковровыми покрытиями, и канава рампы... Мы часто приходим сюда, когда и не заняты в спектакле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47