Вывод прост и неутешителен: серьезные режиссеры заниматься со мной не хотят. В театре наш главный мне напрямик сказал: "Не обижайся, Марина, но тебя я взял по принципу "авось сгодится". Про запас. Одну роль дам, однако считай, в нее ты просто вписалась. Ты способная девочка, но с тобой трудно, у тебя изъян - слишком красива. Это называется: внешность актрисы. В прошлом веке тебе бы блистать, но сейчас иные критерии. Нужны живые люди. Реальные. И чаще рожи нужнее, чем лица. Пойми, ты можешь превосходить по внутренней своей глубине десяток этих рож, взятых вкупе, но режиссеру мороки с тобой все равно однозначно куда больше. Так что так: вот тебе роль, будь при деле, снимайся и жди перемен. А лучше - ищи их".
Словом, дальше - твое личное горе. Что ж, спасибо главному и на том. Спасибо за роль, спасибо за правду. Ждать перемен - это, я давно поняла, бесполезно, если их ждать, они всегда к худшему, а вот насчет того, чтобы искать, - занятие перспективнее. Во всяком случае, напроситься на пробы в хороший фильм мне удалось. И, что примечательно, фильм комедийный. Если со своей физиономией прорвусь в комедию... держитесь, маловеры, за бока! Но это мечты. Конкуренты слишком сильны естественными, откровенно комедийными признаками своей наружности, и по сравнению шансы мои колеблются где-то возле нуля. Однако - посмотрим. На этом вопросе день сегодняшний должен поставить точку.
Смотрю на часы, и вдруг издалека доходит ошеломляющее воспоминание: радио! Вот-вот должно быть начало записи! Забыла! Ведь убьют же! Господи, как прав муж в претензиях относительно расхлябанности его дуры жены! Надеваю дубленку, сапоги, запихиваю в сумку ключи, кошелек... Ах да, еще паспорт!
Мелькает: радио. Киностудия, там пообедаю... Магазины. Сетка где, черт?! Спектакль, примирение с мужем. А, посуду опять не успела... Поздно.
Мчусь.
ВЛАДИМИР КРОХИН
Какая-то гадость жгла мне глотку, пищевод и все, что с ними непосредственно связано. Я проснулся, захлебываясь отвратительной слюной, и на меня неудержимо навалилась явь: изжога, голова, будто одетая в тесную свинцовую шляпу, сонная одурь и сквозь ее зыбкую кисею, наполненную тенями ускользающего сна, - аксессуары окружающего меня мира, а именно - квартиры Сашки Козловского, писателя-сатирика-юмориста очень средней руки; квартиры, вмещавшей стандартное барахло типа шкафа, стола, телевизора и им подобного. Кровати. На кровати, на сбившейся желтовато-серой простыне возлежал я, в осколки разбитый вчерашней пьянкой и ранним сегодняшним пробуждением. Рядом сопела в подушку какая-то девчонка. Лицо ее со вчерашнего вечера, то бишь вечеринки, я помнил приблизительно, как, впрочем, и саму вечеринку и все такое. Сейчас ее лицо было закрыто разметавшимися волосами - длинными, чистыми волосами натуральной блондинки. Еще я видел ее плечо - упитанное, загорелое, с тонкой белой полоской от лифчика. Купальника, точнее. Плечо представляло собой сильный возбудитель сексуальных эмоций, но в данный момент оно меня не соблазняло, как не соблазняло ничто на свете, кроме какого-нибудь ледяного рассола из-под маринованных помидоров или огурцов. Состояние мое было близко к состоянию трупа. Я полагал - легче умереть, чем встать. Но вставать было надо.
Я выбрался из-под тонкого шерстяного одеяла. В квартире было холодно, и я пошел мурашками. Оделся. Один мой носок свисал с магнитофона. Мятая брючина выглядывала из-под кровати.
Вообще пробуждения такого рода омерзительны, и этим сказано все.
Я сунул ноги в холодные сырые башмаки. Постепенно ко мне возвращались все пять присущих людям чувств и способность прогнозировать необходимые действия, хотя при мысли о физической сложности некоторых из них я испытывал затравленную тоску. Предметы приобретали четкие контуры, я уже различал пыль на мебели, всякие полутона, осязал запахи, и они были неприятны: в атмосфере квартиры стоял и цвел букет трех перегаров: винного, табачного и чесночного. Дух этот был тяжел и плотен до удивления.
Из соседней комнаты слышался храп и горестные постанывания Козловского. Он еще спал, счастливчик. С кем-то. Впрочем, его девицу я запомнил... Такая шатенка. Ну да ерунда.
Холодильник пустовал, если не считать сырых бифштексов-полуфабрикатов в целлофановой упаковке и пакета молока. Больше - ничего, трудно живут сатирики.
Я срезал тупым и сальным ножом уголок картонной пирамидки и осторожно глотнул... Тьфу, так и знал! Проклятье! То, что было молоком, превратилось в вонючую творожную кашу. Я выплюнул ее в раковину.
На кухонном столе обнаружились полбутылки водки, два апельсина и старый, тронутый белесой плесенью, словно прокаженный, хлеб. Я плеснул алкоголь на дно чайной кружки, выжал в него сок из одного апельсина и - передернулся. Терпеть не могу пить спиртное из фаянсовой посуды. Но идти за стаканом или за рюмкой в комнату, где девица, не хотелось.
Выпил, трудно перебарывая тошноту, и на том покончил с завтраком.
Когда подходил к двери, девица заворочалась на кровати. Потом - тишина. Я оттянул рычажок замка, вышел и тихонечко притворил за собой дверь.
Ну и все. С подругами Сашка разберется сам. Как - не знаю, но наверняка ничего отрадного для души в их утренней встрече не будет. Впрочем, плевать.
Морозище - жуть! Как в ледниковый период. В машине - колотун. Картер замерз наглухо. Три минуты заводной ручкой вращал коленвал. После такого пробуждения - в состоянии общего воспаления всего организма, со штормом в мозгах - дело это изнуряющее, хотя и заменяет некоторым образом полезную для здоровья физзарядку.
Проклятый звон в голове и дрожь в ногах...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47