И, встречая лишь грязь на путях такого познания, можно в итоге уяснить светлое и великое, даже не встретив его ни разу. И главное, поверить как в него, так и в высший его смысл".
Я как-то успокоился от этого открытия. Но только миг. Опять вспомнилась покинутая компания, и вновь я озлобился. Нет, люди были противны мне. В их лицах я видел ложь, в их пальцах - жадность, в их взглядах - фальшь. Конечно, и я мало чем отличался от остальных, но... я сумел поскорбеть о себе через других, и это обнадеживало, в общем.
Набережная тянулась в бесконечность. Ночной апрельский морозец зверел, и я приходил к мысли, что променад пора завершать - нос и щеки становились посторонними и не ощущались даже колким воротником пальто. Оглянулся. Такси.
Тормоза схватили колеса, и машина, с хрустом проскользив по мерзлому снегу обочины, остановилась.
- Сокольники, - сказал я, сообразив, что шагал в обратном направлении.
- Ты чего, друг? - начал водила. - Я только...
- Только оттуда, - подтвердил я. - А скоро в парк. Но давай развернемся. Затруднения будут оплачены. - И уселся рядом с ним, размякая от тепла печки и трескотни приемника.
Такси, то есть автомобиль, дышало на ладан. Коробка урчала, лампа давления масла угрожающим красным квадратом тлела на покореженном приборном щитке, амортизаторы безвольно проваливались на ухабах, гремела подвеска...
- Отходила, - сказал я, не удержавшись.
- Ну, - согласился наездник, трогая пальцем флюс на упитанной физиономии. - Готовим со сменщиком сотню-другую. Как приготовим и отнесем шефу - будет новый аппарат.
- Ай-яй-яй, - сказал я, прикидываясь "шляпой". - Это же грабеж! Дача взятки, нетрудовые доходы...
- Всем есть охота, - ответил водила, причмокивая. - Начальнику колонны отстегни, он - другому... Всем. Они как? - Началось изложение наболевшего. Они думают, я на дороге украду. А ты укради! Ну вот Сокольники. Так? Ведь попадется - извини, конечно, не про тебя, - козел; ну сейчас... за полночь уже... тачки... ну сядь к "леваку": червонец, да? Объявит, все. Деньги на "торпеду" - и полетели. Во... А государственное такси? Даст он тебе руль сверху, а мне только мойка руль, я тебе сам его подарю, руль, х-ха!
Я закрыл глаза. Нехитрая дипломатия эта прослеживалась в своей сути достаточно откровенно: мне надо было готовить трояк сверху, чтоб без обид. Шеф распалялся под мое соглашательское молчание:
- Ну, если ты человек, ты отстегни! - проповедовал он с энтузиазмом. - А то сядет, через весь город тащишь его, да еще побыстрей попросит, а это - на гаишника нарвался, пятерочка! А приезжаешь - он те двадцать копеек... х-ха!
- Слушай, - спросил я. - Ты любишь деньги? Водила аж захлебнулся множеством ответов, пришедших на ум одновременно. Но ответил хорошо:
- Человек любит деньги, как металл - масло, - сказал он. - Спрашиваешь! Ради них и живем!
Я тихонечко задремал, переваривая его афоризм и подсчитывая, сколько у меня сейчас монет по карманам. Мишкины, потом Эдик за последний ремонт... Косаря два. А, ведь еще зарплата, но это так...
- ...руль туда, руль сюда, - жужжал водила. - А в конечном счете - сам понимаешь.
Я приоткрыл глаза. Пустой, залитый светом проспект, стремительно растущая перспектива его коридора, "зеленая улица", шелест шин. Вспомнил: когда-то я любил ездить по ночной Москве. Просто так. В пустоте улиц. Забываясь в каком-то полете...
- Ну где... тут? - спросил водила. Я увидел свой дом. На счетчике было два рубля сорок копеек. Я отсчитал точь-в-точь данную сумму. Я экспериментировал. Скулы водилы отяжелели от ненависти. Флюс нервно дернулся.
- Вот, - сказал я. - И тридцать копеечек сверху. Нормально?
- Из-за трояка... я тебя... волок... - Голос его постепенно возвышался.
- Шеф, - сказал я ласково, доставая десятку. - На, и не волновайся. Бери. Но с замечанием: ты некрасиво работаешь. У тебя идет постоянный наезд на психику клиента. И мне тоже пришлось наехать. Бери. А то ведь кондратий хватит - довез по счетчику, весь смысл жизни поломан...
Я распахнул дверцу, но выйти не смог - он ухватил меня за полу пальто.
- Ты постой, постой! - скороговорочкой, очумело сглотнув слюну, молвил он. - Ну... стой! - В голосе его по-прежнему была злоба, но не та, что прежде, - какая-то уязвленная. - Вот, - сказал он, веером вынимая две трешки и рубль. Семь. Так, счас еще... - Он угрюмо отводил ногтем с кожаного пятачка кошелька-лягушки мелочь.
- Ладно, оскорбленная добродетель! - сказал я. - Бери, что дают, и пока!
Я хотел прибавить внезапно пришедшее на ум: мол, не смотри на жизнь через рубль, а то ведь ослепнешь в итоге, но это было бы, конечно, пошлым нравоученьицем. В данной ситуации, по крайней мере.
Он взял свой червонец; на меня не глядел, как-то хмуро, с сомнением взял... Вообще он призадумался, по-моему. На ближайшие полчаса.
А я вылез.
Дома никого не было.
ВЛАДИМИР КРОХИН
За безобразный внешний вид и стертый протектор с "жигуля" сняли номер. Пришлось взывать к Игорю, ехать вместе с ним в ГАИ и, дав там своему человеку бутылочку коньяку и честное слово, что отныне машина будет сверкать лаком и обуваться в новые покрышки, выручать номер обратно, дабы узаконить свое пребывание в транспортном потоке.
Когда, возвращаясь из ГАИ, проезжали мимо киностудии, я попросил остановиться. Механически попросил. Вылез, из проходной позвонил ассистенту режиссера - как, мол, дела и чем занимаемся? Услышал то, что и хотел услышать: в павильоне вот-вот заканчивается съемка, Марина здесь.
Так.
Повесил трубку. В раздумье через стеклянную стену проходной обозрел улицу. Солнечный ветреный день мая. Младенчески сморщенная листва на тополях и липах. Голые кустики, облепленные тугими кочанчиками почек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47