Заметив, что гости ожидают спиртного, встала:
– Кому не нравится, что я не подаю пиво или шнапс, может уходить. В этой квартире и без того было выпито слишком много.
Вечером мать с сыном сидели в отцовском кабинете.
– Все книги в библиотеке, наверное, юридические. Хочешь их забрать? Может, пригодятся? Все, что останется, я выкину.
Она оставила его одного. Он осмотрел библиотеку, которой отец всегда так дорожил. Книги, которые давно уже были переизданы. Журналы, подписка на которые была прекращена несколько лет назад. Единственная картина – девочка с ящеркой; в прежнем кабинете ей была выделена целая большая стена, а здесь она висела между стеллажами, но все равно явно доминировала в интерьере. Теперь он почти задевал головой за низкий потолок и глядел на девочку сверху вниз, вспоминая, как когда-то смотрелся с нею глаза в глаза. Он вспомнил рождественские елки, которые раньше выглядели такими высокими, а теперь казались маленькими. Но потом ему подумалось, что картина не стала меньше и не утратила своей притягательной, завораживающей силы. Он вспомнил девочку из дома, в мансарде которого жил, вспомнил и покраснел. Он называл ее «принцессой», они флиртовали друг с другом, она напрашивалась заглянуть к нему в мансарду, и для отказа ему приходилось собирать всю волю. Напрашивалась она вполне невинно. Но поскольку ей хотелось получить то, чего ей не позволяли, она пускала в ход все свое кокетство, отчего жесты, взгляды, голос делались столь искусительными, что он едва не забывал об ее невинности.
– Книги мне не нужны. Но завтра я позвоню букинисту. Несколько сотен марок он тебе заплатит, а может, и тысячу.
В кухне он подсел к матери за стол.
– Что ты собираешься сделать с картиной?
Она сложила газету, которую перед тем читала. Ее движения все еще были нервными, немного суетливыми, что-то казалось в них еще молодым. Раньше она была стройной, теперь исхудала, кожа натянулась на скулах, на суставах рук. Волосы совсем побелели.
Он почувствовал внезапный прилив жалости и нежности.
– Что ты сама-то собираешься делать? – Вопрос прозвучал ласково, он хотел положить ладонь на ее руку, но мать отстранилась.
– Я перееду отсюда. На холме построено террасой несколько домов, я купила там однокомнатную квартиру. Больше одной комнаты мне не нужно.
– Купила?
В глазах ее промелькнула враждебность.
– Я объединила на одном банковском счете отцовскую пенсию и свои заработки. Сколько он брал на выпивку, столько же снимала со счета и я. Разве несправедливо?
– Нет. – Он усмехнулся. – Значит, отец пропил за десять лет целую квартиру?
Мать тоже усмехнулась:
– Не совсем. Но больше, чем сумма основного взноса на накопительный счет, с которого я расплатилась за квартиру.
Он помедлил.
– Почему ты не бросила отца?
– Что за вопрос. – Она покачала головой. – Есть пора, когда можно выбирать. Можно делать то или это, жить с тем человеком или с этим. Потом этот человек и его дела становятся частью твоей собственной жизни, а вопрос о том, почему ты продолжаешь жить собственной жизнью, довольно глуп. Ты про картину спросил. Ничего я не собираюсь с ней делать. Можешь забрать с собой или поместить в банке, если у них есть такие большие кассеты для хранения.
– А ты мне не расскажешь, в чем дело с этой картиной?
– Ах, мой мальчик… – Она печально взглянула на него. – Мне не хочется говорить об этом. По-моему, отец гордился ею, до самых последних дней. – Она устало улыбнулась. – Ему так хотелось навестить тебя, посмотреть, как идут твои дела на юридическом факультете, но ты нас ни разу не пригласил, а сам он не решался. Знаешь, дети иногда бывают не менее жестокими, чем мы, родители. Так же уверены в своей правоте.
Он собрался возразить, но подумал, что, возможно, она права.
– Мне очень жаль, – сказал он неопределенно.
Она встала.
– Спокойной ночи, мой мальчик. Завтра в семь утра я переезжаю. Когда выспишься и будешь собираться, не забудь картину.
8
Он повесил картину в мансарде над своей кроватью. Кровать стояла слева у стены, справа находились шкаф и книжные полки, под чердачным окном располагался письменный стол.
– Я на нее похожа. Кто это? – Девушка, задавшая вопрос, была студенткой, которая нравилась ему с первого семестра. Неужели действительно из-за сходства с девочкой? Ему никогда это не приходило в голову.
– Не знаю, кто она. Существовала ли она вообще. – Он хотел было сказать: «Во всяком случае, ты красивее». Но ему не захотелось предавать девочку с ящеркой. Хотя можно ли предать нарисованную девочку?
– О чем ты думаешь?
– О том, какая ты красивая.
Она и впрямь была очень красивой. Он лежал на кровати на спине, она прильнула к нему животом сверху. Положив руки ему на грудь и уткнув в них подбородок, она спокойно разглядывала его. А может, и не его? Может, она глядела куда-то сквозь него? Темные глаза и волосы, высокий лоб, румянец на щеках, изящный изгиб губ и крыльев носа – вся эта прелесть была обращена к нему и странным образом существовала сама по себе. Или все это ему лишь казалось? Не превращалась ли в картину женщина, которую он любил? Не превращалась ли она в картину, потому что он ее любил? Обращенную к нему и одновременно недостижимую.
– Как зовут художника?
– Не знаю.
– Он же наверняка подписал картину. – Выпрямившись, она внимательно рассмотрела нижний край полотна. Потом взглянула на него: – Это же оригинал.
– Да.
– Ты знаешь, сколько это стоит?
– Нет.
– Видимо, ценная вещь. Откуда она у тебя?
Ему вспомнился давний разговор с отцом.
– Иди сюда. – Он протянул руки. – Знать не хочу,
сколько она стоит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13