Но Коса быстро нашла способ реабилитироваться, чтобы не выглядеть смешной.
– Вы посмотрите на неё, ха-ха, – смеясь во весь голос встала Коса и стала показывать на Ольгу пальцем, – поэму пишет своему ландуху, думает, что он её любит. – Потом она повернулась к Ольге и всё ещё громко смеясь сказала ей: – Да он уже другую любит, дура. Вон тут нас сколько, и это только в одной хате. А может и другого уже. Хотя у тебя там такой тип, что скорее всего, это его там любят уже, у блатных там это быстро. Так что к женщинам он уже равнодушный, милочка.
Ольга сидела, опустив голову и глядя в своё уже дописанное послание любимому, которое было некуда теперь посылать. А Коса пошла к своей шконке и по пути остановила Рину, идущую с кружкой и кипятильником к столу.
– Не надо чаю, – сказала она мягко и, взяв из рук Рины кружку с кипятильником, поставила её на окно и сев на шконку шепнула ей: – Иди сюда.
Ольга продолжала сидеть на месте, не поднимая головы. Она не видела, как Коса с Риной залезли на шконку с ногами и задёрнули ширму. Не слышала она и тихих постанований Косы. Она не ощущала неловкости оттого, что её подняли насмех и опустили в глазах сокамерниц её любимого человека. Все её мысли были только об одном. Где он? Почему прогон не вернулся? Она невидящим взглядом смотрела в свою писанину до тех пор, пока кормушка не открылась для раздачи завтрака.
В камере началось небольшое движение и Ольга услышала голос Рины, выбирающейся со шконки Косы.
– Оль, возьми там на нас с Верой.
Сама Рина взяла посуду с окна и пошла получать баланду на Косу и её семейку. Ольга нашла в столе две чашки, принадлежащие Рине и Вере, и подала их в кормушку, сказав, чтобы в одну положили две порции. На завтрак была уха, которая хоть и выглядела как помойка со столовой пионерского лагеря, но издавала приятный запах. Как только Рина закончила накрывать на стол Косы, она сразу принялась за еду, порезав ложкой хлеб и жестом пригласив Ольгу.
Хоть настроения и аппетита не было совсем, Ольга всё же присела рядом, чтобы спросить у Рины о том, что не давало покоя.
– Рин, почему прогон не вернулся? – вяло ковыряя ложкой в чашке она смотрела на неё умоляющими влажными глазами.
– Не знаю, – покачала головой Рина, – если б мусора дорогу оборвали, нам бы сообщили.
– Так значит, могли оборвать? – с надеждой спросила Ольга.
– Нет, говорю же. Они обрывают только между корпусами, и то редко. С восемь шесть пришёл бы прогон, что был обрыв и до них груз не дошёл.
– А ещё почему мог не вернуться прогон?
– Не знаю, – пожала плечами Рина. – Я тут уже три месяца на трассе сижу, в первый раз такое. Если бы в натуре решил бы шифрануться от тебя, как Коса говорит, – при этом Рина понизила голос и осторожно обернулась на окно, но в камере стоял стук звенящих о железные чашки ложек и никто её тихих слов не слышал, – то просто бы не отозвался. Но прогон бы всё равно вернулся.
– Может, просто не успел? – сделала осторожное предположение Ольга.
– Он за ночь весь централ на три раза может обойти.
– Но может, всё-таки задержался где-нибудь? – с надеждой глядя на неё спросила Ольга. – Днём может прийти?
– Нет, – покачала головой Рина. – Дорогу уже убрали и спрятали, может шмон быть. Днём между корпусами только контролька натянута, на ней не катаются.
– Что такое контролька?
– Нитка прочная, но очень тонкая, чтоб в глаза с улицы не бросалась. Я когда в один шесть сидела, мы на такой с пацанами связывались с пятнадцать А…
Ольга уже не слышала её последних слов. Она перестала даже делать вид что ест и, опустив голову на колени, обхватила её руками и беззвучно заплакала.
* * *
Смотрящий Саня Солома ночью иногда спал, несмотря на то, что тюрьма жила именно в это время суток. В отличие от других заключённых днём ему приходилось много двигаться и общаться с арестантами, да и большинство этапов заходило в тюрьму тоже днём. Атак как ему не нужно было обязательно ждать ночи, чтобы связаться или поговорить с кем-нибудь даже на другом корпусе, потому что режимники позволяли ему в случае необходимости перемещаться по централу, то ночью ему приходилось частенько отсыпаться.
Вот и сейчас он проспал почти всю ночь и проснулся от звонкого щелчка открывающейся кормушки. Первым делом холопы раздавали пайки на весь день, и выдывая хлеб, холоп Володя сказал вполголоса:
– Там с семь ноль спрашивают, чё с ответом на восемь семь?
Солома, хоть и был спросонья, всё же расслышал вопрос и прямо со шконки ответил.
– Скажи, что по баланде передам, – он поднялся на ноги и, потягиваясь и зевая, спросил у Пахи:
– Где с восемь семь малява?
Порывшись в мальках, пришедших за ночь на имя смотрящего, Паха протянул ему запаянную целлофаном маляву.
– Чё, не мог ответить что ли? – укоризненно спросил Саня.
– С восемь семь сам общайся, я ж не знаю, что там у тебя с ними задела, – парировал Паха. – Остальным я ответил всем.
С этим аргументом Солома не стал спорить и молча оторвал зубами запаянный конец целлофана. В маляве Протас спрашивал его, что с его вчерашней просьбой и в какой хате сидит та Ольга, о которой он просил позаботиться.
– Я вчера прогон отправлял. Где он? – спросил Солома.
– Какой прогон? – непонимающе спросил Паха и, вспомнив что-то, сразу проинформировал смотрящего. – Там вчера обрыв был по трассе, мусора в восьмёрку вломились и всю кишку сняли с грузами и малявами.
– В восьмёрку? – недоверчиво спросил Солома. – А стрём там был какой-нибудь?
– Да, – спокойно ответил Паха. – Контроль шёл на малолеток с девять один. Чё было не знаю. С девять один сказали, что ничё серьёзного.
– Да эти могли и с…издеть, что ничё не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114