Что, однако, терпел, ибо принимал любимую женщину такой, какая она есть, и считал, что именно это делает его хорошим мужем.
«А может быть, часть проблемы как раз в этом?» – размышлял Паз, сидя ранним утром в саду с чашкой кубинского кофе в руке: может быть, он был слишком покладистым. Задумался Паз и о самом доме, том, где они жили.
Изначально это был ее дом, типичное для Южного Майами флоридское ранчо из бетонных, покрытых белой штукатуркой блоков с серой черепичной крышей и окрашенными в аквамариновый цвет стальными противоветровыми навесами. Назвать это здание архитектурным шедевром язык бы не повернулся, но, будучи достаточно старым, дом был окружен разросшейся зеленью. Огромная бугенвиллея покрывала одну боковую стену и часть крыши пурпурными цветами, а над задним двором раскинулась крона большого манго, помимо которого сад мог похвастаться разнообразием и других плодовых деревьев – тут были лайм, апельсин, грейпфрут, гуава, авокадо. Внутренняя отделка дома сплошь состояла из скандинавского дерева и кожи, причудливых или абстрактных картин в зеркально-стальных рамах и ковров. Не его вкус, он предпочитал старину, эксцентрический хлам, «Тайную вечерю» на бархате – но при всем том он не мог не признать, что его жене такая обстановка подходит как нельзя лучше. Да и матушка его говорила: это не дом, а самый настоящий докторский офис.
Да, мать. И конечно, эта ссора не обошлась без упоминания о ней. Дожидаясь, когда подействует крепкий кофе, Паз вернулся мыслями к тому, что мог припомнить из обвинений и контробвинений того вечера. Он приехал домой под мухой, подверг опасности жизнь их драгоценной дочурки тем, что вел машину в пьяном виде, и, естественно, после этих упреков выслушал еще и медицинскую лекцию о вреде алкоголя.
Ладно, виноват, больше не повторится – вроде бы проехали, – но тут встревает ребенок.
Мамочка, догадайся, где мы сегодня были, и выкладывает все – церемонию сантерии, ямс, вонючий дым, преклонение перед ложными идолами плюс визит к леди, которые целуют юношей за деньги, и то, что папа разговаривал с той леди, которая приходила к нам в гости. Это, конечно, объяснить легко, легче, во всяком случае, чем полученную от Моргенсен визитку.
С ней вообще по-дурацки вышло: Паз беспечно бросил ее на свой туалетный столик, а Лола, сыщик почище его самого, обнаружила ее – с отпечатками губ, накрашенных красной помадой. Ну и пошло-поехало. Может быть, расскажи Паз о встрече первым, гроза бы миновала, а так получалось, будто его уличили в чем-то непозволительном, и что бы он ни говорил, все это выглядело неуклюжими оправданиями завзятого волокиты. Паз вообще чувствовал себя дурак дураком. С одной стороны, ему вроде бы и оправдываться было не в чем, а с другой – в глубине души он знал, что он честный парень и ни на что бы на такое не пошел, но ведь хотел, а значит, все могло обернуться по-всякому.
Найдя эту линию размышлений непродуктивной, он оборвал ее, и тут как раз из дома, в футболке, шортах, с парусиновой сумкой на плече, в которой лежала рабочая одежда, появилась Лола. Смерив его ядовитым взглядом, она решительно проследовала через патио наружу к сараю во дворе, где держала свой велосипед.
– Доброе утро! – обратился к ней Паз.
Никакого ответа. Она вывела велосипед на дорожку, но Паз встал и перехватил ее.
– Может, поговорим снова? – спросил он, схватив руль.
– Я слишком сердита. Отпусти велосипед, пожалуйста.
– Нет, пока мы не поговорим.
– Мне нужно на работу, – сказала она, пытаясь освободить руль. – У меня пациенты…
– Пускай они умрут, – сказал Паз. – Это более важно.
При этих словах она нарочито выразительно вздохнула и сложила руки на груди.
– Ладно, будь по-твоему. Говори.
– Вчера мы погрызлись. Я извинился, и теперь все в прошлом. Ты прощаешь меня, и мы живем дальше, как бывало всегда.
– Не так все просто.
– Объясни сложность.
– Я чувствую, ты меня предал. Не знаю, могу ли я теперь тебе доверять.
– И все из-за того, что я выпил пару банок пива?
– Не умничай! Мне трудно поверить в то, что ты взял нашу дочь на церемонию вуду, предсказание будущего, кровавое жертвоприношение и… и подношение ямса. Даже не удосужившись обсудить это со мной. Наполнил детскую головку ужасным вредоносным вздором. Как ты мог!
– Это не вуду, Лола, ты знаешь. Пожалуйста, перестань называть сантерию вуду. Это оскорбительно.
– Это одно и то же.
– Верно, как католики и иудеи – одно и то же, ибо и те и другие родом из Палестины. Я объяснил тебе все прошлой ночью. Это не заговор. Это произошло импульсивно, под влиянием момента. Маргарита была там, и Эйми попросила меня отвести ее к ней, и я подумал, что ничего страшного не будет, если…
– Это нелепый варварский вздор. Ты сам в него не веришь!
– Может, так оно и есть, но зато верит моя мать, и я должен уважать это. А у Эйми только одна бабушка, и они любят друг друга, и я не встану и не скажу ей, что у ее бабушки башка набита дерьмом, ибо она верит в сантос. Это часть ее культуры, точно так же как наука, как медицина.
– За исключением того, что медицина реальна. Это небольшое различие. Медицина не вызывает ночных кошмаров у маленьких девочек.
Что-то в ее голосе – высокий тон, неожиданная дрожь – заставило Паза остановиться и присмотреться к жене повнимательнее. Подобная резкость была у нее не в чести, когда речь заходила об особенностях его культуры, она всегда предпочитала шутку, легкую иронию.
– Что происходит, Лола? Не может быть, чтобы это было только из-за сантерии? Мы женаты семь лет, и ты никогда раньше по этому поводу так не заводилась.
Что-то было не так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149