Но что это были за галстуки! Нет, ни в коем случае по ним нельзя было определить вкусы и характер их владельца. Или можно было предположить самое плохое: что вкусы он меняет так же легко, как галстуки.
– Я вам покажу один, который он носил долго, – сказала женщина. – Он его носил каждый день бессменно. Но однажды сорвал его с шеи и швырнул на пол. А потом все-таки поднял и спрятал в коробку. Он вообще бережливый. Всегда думает о том, что может пригодиться на завтра… Вот этот галстук.
Женщина открыла коробку. На дне коробки покоилось нечто безупречно розовое, как утренняя заря в безоблачную погоду. А по розовому фону шли сплошь восклицательные знаки. Но не черные, нет. Они были золотые! Разумеется, на галстуке не может быть чистого золота; восклицательные знаки были из мишуры, но из золотой мишуры…
Мне подумалось, что обладатель такого галстука мог не открывать рта, не высказывать своих мыслей. За него говорил, пел, славословил, восторгался всеми своими восклицательными знаками сам розовый галстук.
– Он не снимал его даже в бане, – тихо и как-то совестливо произнесла женщина. – Он опасался, что в раздетом виде ничто в нем не будет напоминать восклицательный знак.
– Ну, а потом чем он заменил этот галстук? – спросила я.
– Потом было много. Он примерял перед зеркалом то строго-серый, то красный, то зеленый, ярко выраженного светофорного цвета; вдруг начал носить галстук, затканный колосьями. Но однажды он пришел в галстуке черном, как сажа…
– У него кто-нибудь скончался? – соболезнующе спросила я.
Женщина покачала головой.
– Я потом вам все объясню. А сейчас посмотрите на этот черный галстук. Он от него уже отказался. Но опять-таки бережет на всякий случай.
Это был очень страшный галстук. Беспросветно черный, длинный, как библейский змей. А в качестве рисунка на нем кое-где были изображены шпильки, колючки и еще целый ряд всяких мелких пакостей, вплоть до помойного ведра с торчащими из него отбросами.
– Как странно! – воскликнула я. – Зачем же он выставлял напоказ и вынашивал на груди то, что люди обычно держат в чулане, как не характерное и не главное для их жилища? Но вы говорите, что он уже больше не носит этот галстук? Чем же он его заменил, каков стал его вкус теперь?
Женщина сказала:
– Я, как жена, хочу заступиться. Если его и можно осуждать, так только за то, что у него никогда не было и нет собственного вкуса, своего любимого цвета. Зато у него есть приятель. Чрезвычайно авторитетный. Нет, не думайте, что он находится где-нибудь уж очень высоко и что ему с высоты многое видно. Ничего подобного. Он видит вокруг все то же самое и с той же самой плоскости, что и всякий другой обыкновенный человек. Но у него каждое явление, каждый факт, даже каждая газетная статья как-то по особому преломляются в мозгу и окрашиваются одному ему ведомым способом. И вот он уже нашептывает направо и налево: «Слыхали, какой цвет нынче в моде? Только зеленый, цвет надежды, зеленая улица»… И так далее и тому, подобное. Но проходит какое-то время, и он становится в позу обличителя: «Черный! Только этот цвет уместен и правдоподобен. Вы думаете, что вы спите на белых простынях? Ха-ха, вглядитесь, они же черные, как деготь! Сахар белый?! Да у вас дальтонизм, цвета не различаете. Может быть, где-нибудь сахар и белый, а у нас черный, и только черный!» И все в таком роде. На других это не действует, а на мужа неотразимо. Я смотрю вокруг: все люди как люди, у каждого свой любимый цвет, свой вкус. Но все они как будто объединены желанием, чтобы все у каждого в отдельности и у всех вместе было как можно лучше, красивее! А мой подпал под влияние своего приятеля-обывателя и, что бы тот ни выдумывал, верит ему. Вот и про черный галстук…
– И ваш стал носить?
– Немедленно. Да еще с какой готовностью. Но последнее время его приятель приутих и как будто сам в неуверенности. «С одной стороны, говорит, кажется, поощряются розовые тона, но с другой стороны, не выходят из моды и зеленые… Можно, дескать, употреблять и черные штрихи, но ни в коем случае не следует заштриховывать ими сахар, снег и солнце… А вообще, – говорит он мужу, – если у тебя есть фуфайка, то некоторое время походи в фуфайке, без галстука. А я тебе моментально сообщу, как только разнюхаю, какой цвет самый модный…»
Женщина вздохнула.
– И вот все ходят: люди как люди, а мой…
– Пока в фуфайке, без галстука? И не имеет ни собственного вкуса, ни своего любимого цвета? А скажите пожалуйста…
Я хотела спросить, какую должность на земле занимает ваш супруг, но тотчас же подумала: «Зачем мне это? Если я попробую рассказать про его галстуки и назову его, предположим… Да нет, даже и предполагать не стану! Потому что, как бы я его ни назвала – архитектором, художником, редактором, писателем, ученым или инженером, – на меня со всех сторон закричали бы ученые, инженеры, художники: «Неправда! Нету среди нас таких… галстуконосцев! И мы не имеем привычки походя менять наши вкусы, взгляды и убеждения! И нет ни у кого такой дрянной коллекции!»
Конечно, нет. Это вне всякого сомнения. Но одну такую коллекцию я все же видела своими глазами, и мне захотелось о ней рассказать, как о явлении, сами понимаете, уникальном.

1 2