Некоторое время Бугаец взирал на Овечкину взглядом василиска. Но в конце концов, невероятным усилием воли сконцентрировав в себе годовой запас терпения, Алексей Федорович приступил к детальному допросу. Меня он при этом почему-то не прогнал. И слава богу! Вопрос о том, когда это Люська видела Одноглазого живым и при чем здесь моя фотография, занимал меня не меньше самого следователя.
Под взлет-спад кудряшек, звон браслетов и цоканье каблучков из Люськиной сумятицы вычленялось следующее.
Дней пять назад Овечкина задержалась на работе дольше обычного: утром она взяла интервью у отставной невесты нефтяного магната и теперь срочно переводила на бумагу нецензурную брань своей героини в адрес неверного жениха во вполне цивильные словосочетания. Работа была нелегкой (попробуйте сами заменить «плешивого козла-импотента» на «лысеющего жуира с ослабевшими возможностями» – убедитесь!). И Овечкина даже обрадовалась, когда появился повод отвлечься: расшатанная дверь малюсенького кабинетика (сейчас Люська находилась в нем одна, но вообще-то эту кондейку мы делили с ней вместе) отворилась, и в образовавшуюся щель скромно протиснулся Одноглазый.
Любопытство вмиг сменилось у Люськи паническим ужасом: ей показалось, что ее хотят похитить пираты. Но визитер, которого Овечкина приняла за корсара Флинта, быстро погасил напряжение: вежливо сняв перед корреспонденткой шляпу и прижав ее к груди затянутой в вязаную перчатку рукой, другой рукой он вынул и разложил перед Люськой на столе часть газетной страницы. Это была аккуратно вырезанная маникюрными ножницами из нашего еженедельника статья «Украли маму», под которой стояла моя фамилия.
– Что за статья? – впервые посмотрел на меня следователь Бугаец.
Я пожала плечами.
– Как я могу рассказать в двух словах? Статья о том, как из городского морга похитили труп…
– Чей труп?
– Одной пожилой женщины. Умершей от инфаркта.
Бугаец кивнул, как будто ему все сразу стало понятно, и вновь обратился к Люське:
– Дальше?
…Незнакомец разложил перед Люськой мою статью и, повернув голову так, чтобы Люська полностью попадала в ракурс его единственного глаза, очень тихо, слегка растягивая слова, вежливо спросил у нее:
– Это вы?
Люська отвела локоны с лица и непонимающе уставилась на своего визави.
– Это вы? – повторил он свой вопрос. – Это ваша статья?
Голос у него был глуховатый, но не лишенный приятности. По крайней мере, холодный комок ужаса, подкативший к Люськиному заячьему сердцу, откатился обратно к желудку.
– Не-ет! – облегченно выдохнула Овечкина, мельком глянув на подпись под статьей. – Вы табличку на двери увидели? Да, Юлия Воробейчикова работает в этом кабинете, но сегодня ее уже не будет…
– А когда?
– Ну, завтра…
Незнакомец направился к двери и уже ухватился было за болтающуюся на одном гвозде металлическую ручку, как вдруг остановился и снова зацепил Люську взглядом.
– Скажите, а есть ли какая-нибудь возможность поговорить с автором статьи раньше завтрашнего утра?
– Нет-нет, – поспешно отказалась Люська. – Адресов сотрудников мы не даем. Просто приходите пораньше, вы наверняка застанете Юльку… то есть Юлию Андреевну… на месте – завтра газетный день.
– Видите ли, – после минутного раздумья сказал Одноглазый, – как это у вас говорят, дело не терпит отлагательства. Мне нужно очень срочно увидеть эту Юлию Воробейчикову.
Люська постепенно приходила в хорошее настроение и, улыбнувшись, озорно предложила:
– А вы выйдите в коридор, там стенд висит с портретами наших сотрудников, под каждой фотографией – подпись, вот и увидите Юльку, если вам очень уж хочется!
Она ждала, что неизвестный улыбнется вместе с нею этой незамысловатой шутке, но он неожиданно кивнул и быстро вышел.
А полтора часа спустя, покидая редакционные коридоры, Овечкина неожиданно для самой себя остановилась у стены, где под пыльными стеклами красовались выстроенные по ранжиру фотографии работников газеты «С тобой». Местом, отведенным моей персоне, явно заинтересовались какие-то вандалы: стекло было разбито, фотография содрана с картонной подложки так безжалостно, что она повисла рваными полосами, нетронутой осталась только подпись под ячейкой.
Другие фотографии смирно висели каждая на своем месте.
Люська страшно рассердилась на Одноглазого – ведь ясно было, что это он испортил нашу редакционную красоту! Но рассказывать о странном визите кому бы то ни было она поостереглась.
– Лю-юська! – простонала я. – Ну мне-то можно было сказать!
– Я боялась, что ты рассердишься, а вдруг это он порчу какую-то на тебя хотел навести?!
В Люськиной речи уже появились запятые и вопросительные знаки – добрый признак! Но одновременно из-под кудряшек показались и заморосили частым дождем прозрачные капли, послышалось хлюпанье и бульканье – и через минуту подруга уже исходила рыданиями. Связная речь прервалась, и по своему личному опыту я знала, что это надолго.
Ничего другого не оставалось, как обнять рыдающую Люську за плечи и увести ее наконец с улицы, где на нее уже пялились редкие прохожие, в здание редакции. Бугаец же задержался возле оперов. Они уже закончили осматривать место происшествия и вполголоса докладывали ему о чем-то.
* * *
Через полчаса, сдав ревущую белугой Люську с рук на руки нашей сердобольной секретарше, я беседовала с Бугайцом в том самом кабинетике, где Овечкина впервые увидела Одноглазого.
– …Значит, вы не знаете о причине столь пристального интереса убитого к вашей персоне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10