– убежденно говорил один из ветеранов своим товарищам. – Они же ни черта не смыслят в военном деле!
На другом берегу величественно поблескивал на горизонте сам Каир, столица, вмещавшая четверть миллиона горожан, с множеством пронзающих небеса стрел минаретов. Может, именно там нас всех ждут сказочные богатства? Во рту у меня пересохло, а голова уже не вмещала невероятного обилия впечатлений.
И вновь главной силой мамелюков была их великолепная десятитысячная конница. Превосходные арабские лошади в богатой упряжи, шелковые наряды всадников вобрали в себя всю палитру красок, на их тюрбанах покачивались плюмажи из перьев павлинов и белых цапель, а шлемы поблескивали золотом. Оружие мамелюков было достойно музейной экспозиции, при всем великолепии отделки оно безнадежно устарело. Антикварные, инкрустированные перламутром мушкеты украшали еще и драгоценные камни. Кривые турецкие сабли, пики, копья, алебарды, булавы и кинжалы – все блестело в лучах солнца. Запасные мушкеты и пистолеты были приторочены к седлу или засунуты за пояс, и каждого мамелюкского кавалериста сопровождали два-три пеших оруженосца, тащившие дополнительное снаряжение. Во время атаки этим рабам предназначалось бросаться вперед и подавать новые ружья своим господам, не желавшим тратить время на перезарядку. Боевые кони пританцовывали и пофыркивали, выгибая шеи, словно цирковые скакуны, в нетерпении перед предстоящим действом. На протяжении пяти столетий этому воинству не могла противостоять ни одна армия.
По краям строя египтян на спинах верблюдов покачивались облаченные в белые одежды бедуины, которые пока по-волчьи кружили в отдалении, скрывая свои лица, словно бандиты. Они дожидались своего часа, планируя обрушиться на наши ряды и разжиться трофеями, когда мы будем сломлены предпоследней атакой мамелюков. Наш наемный волк, бин Садр, охотился на них, пока они охотились на нас. Его одетые во все черное головорезы прятались за ближайшими барханами и надеялись не только устроить засаду бедуинам, но и обобрать погибших мамелюков, прежде чем до них доберутся французские солдаты.
Египтяне взгромоздили маленькие пушки на спины верблюдов. Эти животные, фыркая и издавая неблагозвучные вопли, размашисто бегали куда им заблагорассудится и так плохо слушались орущих на них погонщиков, что шансы попадания из этих верблюжьих орудий в заранее намеченную цель сводились практически к нулю. Река вновь побелела от парусников мусульманского флота, отряды улюлюкающих моряков заполняли палубы фелюг. В очередной раз до нас донеслись нестройные звуки барабанов, горнов, охотничьих рожков и тамбуринов, и тогда над их походившим на огромную ярмарочную толпу воинством затрепетал лес знамен, флагов и вымпелов. Под бравурные марши французских оркестров европейская пехота деловито и быстро, благодаря долгим тренировкам на учебных плацах, заняла свои боевые позиции и, зарядив ружья, примкнула штыки. Их смертоносные острия сверкали на солнце. На полковых знаменах развевались ленты былых победоносных сражений. Над рядами пронесся командный барабанный бой.
Жара стояла просто адская, раскаленный воздух едва не обжигал легкие. Вода лишь смачивала губы и, казалось, испарялась до того, как доходила до горла. Знойный ветер дул из пустыни, и западный горизонт покрылся зловещим бурым туманом.
К этому времени большинство ученых и инженеров догнали армию – даже Монж и Бертолле сошли на берег, – но наши обязанности в предстоящей конфронтации не были пока оговорены. Но вот генерал Дюма, выглядевший на своем могучем гнедом коне еще более огромным, проскакал мимо нас, отдавая последнюю команду:
– Ослов, ученых и женщин в середину! Заходите внутрь квадратов, вы, бестолковые олухи!
Мне редко приходилось слышать более утешительные слова.
В толпе ученых, француженок и вьючной скотины мы с Тальма и Астизой проследовали в середину пехотного квадрата под командованием генерала Луи Антуана Дезе. Он был ровесником Наполеона, и к двадцати девяти годам наш Маленький Капрал перерос его на целый дюйм, но тем не менее Дезе считался самым талантливым офицером в армии. В отличие от иных генералов он был предан командующему, как верный пес. Невзрачный, обезображенный сабельным шрамом, он робел в женском обществе, зато выглядел счастливейшим из смертных, когда спал между колесами полевых орудий. Сейчас он построил свои дивизии в практически непробиваемые каре, со всех сторон нас окружали десятирядные солдатские шеренги, так что внутри этого квадрата мы находились под защитой небольшой крепости, сооруженной исключительно из живых людей. Зарядив винтовку, я глянул в сторону египтян, маячивших где-то в отдалении, за широкими спинами солдат в высоких шапках с кокардами и вооруженных мушкетами. Разгоряченные и взвинченные конные офицеры, пешие ученые и щебечущие женщины – все скопились на этом внутреннем пространстве. Полевые пушки стояли на каждом внешнем углу пехотных квадратов, и артиллеристы также полагались на защиту пехотинцев.
– Клянусь Моисеем и Юпитером, я еще не видел такого великолепного зрелища, – пробормотал я. – Неудивительно, что Бонапарту нравится воевать.
– А представьте, что Египет ваша родина и вы видите перед собой все эти французские дивизии, – тихо ответила Астиза. – Представьте, что вы смотрите на захватчиков.
– Я надеюсь, что их вторжение благотворно скажется на жизни египтян. – Я порывисто сжал ее руку. – Ведь Египет живет в отчаянной бедности, Астиза.
Как ни странно, она не стала вырываться.
– Да, это верно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153