Я слышал, что он хворает.
— Граф очень плох, сударь, — ответил швейцар. — Говорят, что он и до завтра не доживет, — подагра перешла на сердце.
Дю Руа остолбенел, он не знал, как быть. Водрек умирает! В голове у него кружился рой неясных, волнующих мыслей, в которых он не посмел бы признаться даже самому себе.
— Благодарю вас… я еще зайду… — пробормотал он, сам не понимая, что говорит.
Затем вскочил в экипаж и поехал домой.
Мадлена была уже дома. Он вбежал, запыхавшись, к ней в комнату и выпалил:
— Ты ничего не знаешь? Водрек умирает.
Мадлена сидя читала письмо. При этих словах она вскинула на мужа глаза и три раза подряд переспросила:
— А? Что ты сказал?.. Что ты сказал?.. Что ты сказал?..
— Я говорю, что Водрек умирает, подагра перешла на сердце. Что ты думаешь делать? — прибавил он.
Мадлена побледнела, щеки у нее судорожно подергивались; она встала и, закрыв лицо руками, горько заплакала. Убитая горем, некоторое время она стояла неподвижно, и только плечи вздрагивали у нее от беззвучных рыданий.
Но вдруг она пересилила себя и вытерла слезы.
— Я поеду… я поеду к нему… Ты не беспокойся… я не знаю, когда вернусь… не жди меня…
— Хорошо. Поезжай, — сказал он.
Они пожали друг другу руку, и она, забыв второпях перчатки, вышла из комнаты.
Жорж пообедал один и принялся за статью Писал он ее, строго придерживаясь указаний министра и предоставляя читателям самим догадаться о том, что экспедиция в Марокко не состоится. Затем отнес статью в редакцию, поговорил несколько минут с патроном и, сам не понимая, отчего ему так весело, с папиросой в зубах зашагал домой.
Жены еще не было. Он лег и заснул.
Вернулась Мадлена около полуночи. Жорж сейчас же проснулся и сел на постели.
— Ну что? — спросил он.
Никогда еще не видел он ее такой бледной и такой расстроенной.
— Умер, — прошептала она.
— А! Что же… он ничего тебе не сказал?
— Ничего. Когда я приехала, он был уже без сознания.
Жорж задумался. На языке у него вертелись вопросы, но он не решался задать их.
— Ложись спать, — сказал он.
Она быстро разделась и юркнула к нему под одеяло.
— Кто-нибудь из родственников присутствовал при его кончине? — продолжал он допытываться.
— Только один племянник.
— А! И часто бывал у него этот племянник?
— Никогда не бывал. Они не встречались лет десять.
— А еще кто-нибудь из родственников у него есть?
— Нет… Не думаю.
— Значит… все достанется племяннику?
— Не знаю.
— Водрек был очень богат?
— Да, очень богат.
— Ты не знаешь примерно, сколько у него может быть?
— Точно не знаю. Один или два миллиона, что-то в этом роде.
Больше он ни о чем ее не расспрашивал. Мадлена потушила свечу. Они молча лежали рядом, в полной темноте, задумчивые и возбужденные.
Сон у Дю Руа уже прошел. Семьдесят тысяч франков, о которых толковала г-жа Вальтер, потеряли для него теперь всякое значение. Вдруг ему показалось, что Мадлена плачет. Чтобы убедиться в этом, он окликнул ее:
— Ты спишь?
— Нет.
Голос у нее дрожал от слез.
— Я забыл тебе сказать, что твой министр провел нас за нос.
— Как так?
Он обстоятельно, со всеми подробностями начал рассказывать ей о замыслах Вальтера и Лароша.
— Откуда ты это знаешь? — когда он кончил, спросила Мадлена.
— Об этом позволь мне умолчать, — ответил Жорж. — У тебя свои источники информации, и я тебя о них не расспрашиваю. У меня — а свои, и я бы хотел держать их в тайне. Но за достоверность этих сведений я ручаюсь головой.
— Да, это возможно, — прошептала она. — Я подозревала, что они что-то затевают помимо нас.
Жоржу не спалось; он придвинулся к жене и тихонько поцеловал ее в ухо. Она резко оттолкнула его:
— Прошу тебя, оставь меня в покое! Мне не до баловства.
Он покорно повернулся к стене, закрыл глаза Ид наконец, заснул.

VI

Церковь была обтянута черным, огромный, увенчанный короной щит над дверями возвещал прохожим, что хоронят дворянина.
Похоронный обряд только что кончился, и присутствующие расходились, дефилируя перед гробом и перед племянником графа де Водрека; тот раскланивался и пожимал всем руки.
Жорж и Мадлена вместе пошли домой. Они были озабочены чем-то и хранили молчание.
— Однако это очень странно! — как бы рассуждая сам с собой, заметил Жорж.
— Что именно, друг мой? — отозвалась Мадлена.
— То, что Водрек ничего нам не оставил.
Мадлена внезапно покраснела, — казалось, будто розовая вуаль, поднимаясь от шеи к лицу, закрывала белую ее кожу.
— А почему, собственно, он должен был нам что-нибудь оставить? — сказала она. — У него не было для этого никаких оснований.
И, помолчав, прибавила:
— Очень может — быть, что завещание хранится у какого-нибудь нотариуса. Мы еще ничего не знаем.
— Да, вероятно, — подумав, согласился Жорж, — в конце концов, он был нашим лучшим другом, твоим и моим. Обедал у нас два раза в неделю, приходил в любой час. Чувствовал себя у нас как дома, совсем как дома. Тебя он любил, как родной отец, семьи у него не было: ни детей, ни братьев, ни сестер — никого, кроме племянника, да и племянник-то не родной. Да, наверно, есть завещание: На что-нибудь крупное я не рассчитываю, но что-то должен же он был подарить нам на память в доказательство того, что он подумал о нас, что он нас любил и понимал, как мы к нему привязаны. Какого-нибудь знака дружбы мы, во всяком случае, вправе от него ждать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109