До сих пор она этого не сознавала, а теперь тоска одиночества так ов-
ладела ею, что ей казалось, будто она сходит с ума.
Но ведь у нее были отец, брат, муж! Она же все-таки их любила, и они
любили ее. И вот вдруг она сразу отошла от них, они стали чужими, как
будто она едва была знакома с ними. Спокойная привязанность отца, прия-
тельская близость брата, холодная нежность мужа теперь казались ей пус-
тыми, ничтожными. Муж! Да неужели этот румяный болтливый человек, равно-
душно бросавший: "Ну как, дорогая, вы хорошо себя чувствуете сего дня?"
- ее муж? И она принадлежит этому человеку? Ее тело и душа стали его
собственностью в силу брачного контракта? Да как же это возможно? Она
чувствовала себя совсем одинокой, загубленной. Она крепко зажмурила гла-
за, чтобы заглянуть внутрь себя, чтобы лучше сосредоточиться.
И тогда все они, те, кто жил возле нее, прошли перед ее внутренним
взором: отец - беспечный себялюбец, до вольный жизнью, когда не нарушали
его покой; брат - насмешливый скептик; шумливый муж - человек-авто мат,
выщелкивающий цифры, с торжеством, говоривший ей: "Какой я сегодня куш
сорвал!" - когда он мог бы сказать: "Люблю тебя!"
Не он - другой прошептал ей эти слова, все еще звучавшие в ее ушах, в
ее сердце. Он, этот другой, тоже встал перед ее глазами, она чувствовала
на себе его пристальный, пожирающий взгляд. И если бы он очутился в эту
минуту возле нее, она бросилась бы в его объятия!


VII

Христиана легла очень поздно, но лишь только в незатворенное окно по-
током красного света хлынуло солнце, она проснулась.
Она поглядела на часы - пять часов - и снова вытянулась на спине, не-
жась в теплоте постели. На душе у нее было так весело и радостно, как
будто ночью к ней пришло счастье, какое-то большое, огромное счастье.
Какое же? И она старалась разобраться, понять, что же это такое - то но-
вое и радостное, что всю ее пронизывает счастьем. Тоска, томившая ее
вчера, исчезла, растаяла во сне.
Так, значит, Поль Бретиньи любит ее! Он казался ей совсем другим, чем
в первые дни. Сколько ни старалась она вспомнить, каким видела его в
первый раз, ей это не удавалось. Теперь он стал для нее совсем иным че-
ловеком, ни в чем не похожим на того, с кем ее познакомил брат. Ничего в
нем не осталось от того, прежнего Поля Бретиньи, ничего: лицо, манера
держаться и все, все стало совсем другим, потому что образ, воспринятый
вначале, постепенно, день за днем, подвергался переменам, как это быва-
ет, когда человек из случайно встреченного становится для нас хорошо
знакомым, потом близким, потом любимым. Сами того не подозревая, мы ов-
ладеваем им час за часом, овладеваем его чертами, движениями, его внеш-
ним и внутренним обликом. Он у нас в глазах и в сердце, он проникает в
нас своим голосом, своими жестами, словами и мыслями. Его впитываешь в
себя, поглощаешь, все понимаешь в нем, разгадываешь все оттенки его
улыбки, скрытый смысл его слов; и наконец кажется, что весь он, целиком
принадлежит тебе, настолько любишь пока еще безотчетной любовью все в
нем и все, что исходит от него.
И тогда уж очень трудно припомнить, каким он показался нам при первой
встрече, когда мы смотрели на него равнодушным взглядом.
Поль Бретиньи любит ее! От этой мысли у Христианы не было ни страха,
ни тревоги, а только глубокая благодарная нежность и совсем для нее но-
вая, огромная и чудесная радость - быть любимой и знать это.
Только одно беспокоило ее: как же теперь держать себя с ним, как он
будет держаться? Этот щекотливый вопрос смущал ее совесть, и она отстра-
няла подобные мысли, полагаясь на свое чутье, свой такт, решив, что су-
меет управлять событиями. Она вышла из отеля в обычный час и увидела По-
ля - он курил у подъезда папиросу. Он почтительно поклонился.
- Доброе утро, сударыня! Как вы себя чувствуете сегодня?
- Благодарю вас, - ответила она с улыбкой, - очень хорошо. Я спала
прекрасно.
И она протянула ему руку, опасаясь, что он задержит ее руку в своей.
Но он лишь слегка пожал ее, и они стали дружески беседовать, как будто
оба все уже позабыли.
За весь день он ни словом, ни взглядом не напомнил ей о страстном
признании у Тазенатского озера. Прошло еще несколько дней, он был все
таким же спокойным, сдержанным, и у нее вернулось доверие к нему. "Ко-
нечно, он угадал, что оскорбит меня, если станет дерзким", - думала она.
И надеялась, твердо верила, что их отношения навсегда остановятся на том
светлом периоде нежности, когда можно любить и смело смотреть друг другу
в глаза, не мучась укорами совести, ничем ее не запятнав.
Все же она старалась не удаляться с ним от других.
Но вот в субботу вечером, на той же неделе, когда они ездили к Тазе-
натскому озеру, маркиз, Христиана и Поль возвращались в десятом часу в
отель, оставив Гонтрана доигрывать партию в экарте с Обри-Пастером,
Рикье и доктором Онора в большом зале казино, и Бретиньи, заметив луну,
засеребрившуюся сквозь ветви деревьев, воскликнул:
- А хорошо было бы пойти в такую ночь посмотреть на развалины Турноэ-
ля!
И Христиану тотчас увлекла эта мысль - лунный свет, развалины имели
для нее то же обаяние, как и почти для всех женщин.
Она сжала руку отца:
- Папа, папочка! Пойдем туда!
Он колебался, ему очень хотелось спать. Христиана упрашивала:
- Ты только подумай: Турноэль и днем необыкновенно красив, - ты ведь
сам говорил, что никогда еще не видел таких живописных развалин. Этот
замок, и эта высокая башня... А ты представь себе, как же они должны
быть прекрасны в лунную ночь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87