Маркиз де Равенель, человек совсем не
религиозный, был, однако, убежден, что идея бога очень полезна как зако-
нополагающая идея, что она больше может держать в узде боязливых глупцов
и невежд, нежели неприкрашенная идея справедливости, и поэтому с одина-
ковой равнодушной почтительностью относился ко всем религиозным догмам,
питал одинаково искреннее уважение к Конфуцию, Магомету и Иисусу Христу.
Распятие Иисуса на кресте он отнюдь не считал наследственным грехом ев-
реев, а только грубой политической ошибкой. Поэтому г-же Икардон доста-
точно было нескольких недель, чтоб внушить ему восторг перед непрестан-
ной скрытой деятельностью евреев, повсюду преследуемых и всемогущих. И
вдруг он стал другими глазами смотреть на их торжество, считая его спра-
ведливой наградой за долгое унижение. Он видел теперь в евреях властите-
лей, которые повелевают королями - повелителями народов, поддерживают
или низвергают троны, могут разорить и довести до банкротства целую на-
цию, точно какогонибудь виноторговца, гордо посматривают на приниженных
государей и швыряют свое нечистое золото в приоткрытые шкатулки самых
правоверных католических монархов, а получают от них за это грамоты на
дворянство и железнодорожные концессии.
И он дал согласие на брак своей дочери Христианы де Равенель с банки-
ром Вильямом Андерматом.
Христиана же поддалась осторожному воздействию со стороны г-жи Икар-
дон, подруги маркизы де Равенель, ближайшей своей советницы после смерти
матери; к этому прибавилось воздействие отца, корыстное равнодушие бра-
та, и она согласилась выйти за этого толстяка-банкира, который был очень
богат, молод и не безобразен, но совсем не нравился ей, - так же согла-
силась бы она провести лето в какой-нибудь скучной местности.
А теперь она находила, что он добродушный, внимательный, неглупый че-
ловек, приятный в близком общении, но частенько смеялась над ним, болтая
с Гонтраном, проявлявшим черную неблагодарность к зятю.
Гонтран сказал ей:
- Муж у тебя стал совсем лысый и розовый. Он похож на больной, раз-
бухший цветок или на молочного поросенка... Откуда у него такие краски
берутся?
- Я тут ни при чем, уверяю тебя! Знаешь, мне иногда хочется наклеить
его на коробку с конфетами.
Они уже подходили к ванному заведению.
У стены, по обе стороны двери, сидели на соломенных табуретках два
человека, покуривая трубки.
- Посмотри-ка на них, - сказал Гонтран. - Забавные типы! Сначала пог-
ляди на того, который справа, на горбуна в греческой шапочке. Это дядюш-
ка Прентан, бывший надзиратель в риомской тюрьме, а теперь смотритель и
почти директор анвальского водолечебного заведения. Для него ничего не
изменилось: он командует больными, как арестантами. Каждый приходящий в
лечебницу - это заключенный, поступающий в тюрьму; кабинки - это одиноч-
ные камеры; зал врачебных душей - карцер, а закоулок, где доктор Бонфиль
производит своим пациентам промывание желудка при помощи зонда Барадюка,
- таинственный застенок. Мужчинам он не кланяется в силу того принципа,
что все осужденные - презренные существа. С женщинами он обращается бо-
лее уважительно, но смотрит на них с некоторым удивлением: в риомской
тюрьме содержались только мужчины. Это почтенное убежище предназначалось
для преступников мужского пола, и с дамами он еще не привык разговари-
вать. А второй, слева, - это кассир. Попробуй попроси его записать твою
фамилию - увидишь, что получится.
И, обратившись к человеку, сидевшему слева, Гонтран медленно, раз-
дельно произнес:
- Господин Семинуа, вот моя сестра, госпожа Андермат; она хочет запи-
саться на двенадцать ванн.
Кассир, длинный, как жердь, тощий и одетый по-нищенски, поднялся, во-
шел в свою будку, устроенную напротив кабинета главного врача, открыл
реестр и спросил:
- Как ваша фамилия?
- Андермат.
- Как вы сказали?
- Андермат.
- По слогам-то как будет?
- Ан-дер-мат.
- Так, так, понял.
Он медленно стал выводить буквы. Когда он кончил писать, Гонтран поп-
росил:
- Будьте добры, прочтите, как вы записали фамилию моей сестры.
- Пожалуйста. Госпожа Антерпат.
Христиана, смеясь до слез, заплатила за абонемент, потом спросила:
- Что это за шум там, наверху?
Гонтран взял ее под руку.
- Пойдем посмотрим.
Они поднялись по лестнице; навстречу им неслись сердитые голоса.
Гонтран отворил дверь, они увидели большую комнату с бильярдом посреди-
не. Двое мужчин без пиджаков стояли друг против друга с длинными киями в
руках и вели яростный спор через зеленое поле бильярда:
- Восемнадцать!
- Нет, семнадцать!
- А я вам говорю, у меня восемнадцать!
- Неправда, только семнадцать.
Это директор казино Петрюс Мартель из Одеона, как обычно, сражался на
бильярде с комиком г-ном Лапальмом из Большого театра в Бордо.
Петрюс Мартель, тучный мужчина с необъятным животом, который колыхал-
ся под рубашкой и нависал над поясом брюк, державшихся на честном слове,
лицедействовал во многих местах, потом обосновался в Анвале и, получив в
управление казино, проводил все дни своей жизни в истреблении напитков,
предназначенных для курортных гостей. Он носил огромные офицерские усы и
с утра до вечера увлажнял их пивной пеной или сладкими, липкими ликера-
ми, пылал неумеренной страстью к бильярду и, заразив ею старого комика
своей труппы, завербовал его себе в партнеры.
С утра, не успев протереть глаза, они уже принимались сражаться на
бильярде, переругивались, грозили друг другу, стирали записи, начинали
следующую партию, едва решались урвать время для завтрака и никого не
подпускали к зеленому полю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87