И он торопливо направился в зал, который во время фейерверка служите-
ли казино уже успели приготовить для бала.
Но Христиана не пошла к себе в комнату, как думал ее муж.
Лишь только ее оставили одну с Полем Бретиньи, она сжала его руку и
сказала еле слышно:
- Наконец-то ты приехал" Я заждалась тебя Целый месяц каждое утро ду-
мала: "Может быть, сегодня увижу его". А вечером успокаивала себя: "Зна-
чит, приедет завтра" Что ты так долго не приезжал, любимый мой?
Он ответил смущенно:
- Да, знаешь, занят был... Дела всякие.
Прильнув к нему, она шепнула:
- Нехорошо, право, нехорошо! Оставил меня одну с ними, когда я в та-
ком положении.
Он немного отодвинул свой стул:
- Осторожнее. Нас могут увидеть. Ракеты очень ярко освещают все кру-
гом.
Христиана совсем не беспокоилась об этом, она сказала ему:
- Я так люблю тебя - И, радостно встрепенувшись, прошептала: - Ах,
какое счастье, какое счастье, что мы снова здесь вместе. Подумай только,
Поль, как чудесно! Опять мы будем тут любить друг друга! - Тихо, тихо,
точно дуновение ветерка, послышался ее шепот:
- Как мне хочется поцеловать тебя! Безумно, безумно хочется поцело-
вать тебя! Мы так давно не видались! - И вдруг с властной настойчивостью
страстно любящей женщины, считающей, что все должно перед ней скло-
ниться, она сказала:
- Послушай, пойдем... сейчас же пойдем... на то место, где мы прости-
лись в прошлом году. Помнишь его? На дороге в Ла Рош-Прадьер.
Он ответил изумленно:
- Что ты? Какая нелепость! Тебе не дойти. Ты ведь целый день была на
ногах. Это безумие! Я не позволю тебе.
Но она уже поднялась и повторила упрямо:
- Сейчас же пойдем Я так хочу Если ты не пойдешь со мной, я одна пой-
ду - И, указывая на поднимавшуюся луну, сказала: - Смотри. Совсем такой
же - вечер был тогда Помнишь, как ты целовал мою тень?
Он удерживал ее:
- Христиана, не надо... Это смешно... Христиана...
Она, не отвечая, шла к спуску, который вел к виноградникам. Он хорошо
знал ее спокойную и непреклонную волю, какое-то кроткое упрямство, све-
тившееся во взгляде голубых глаз, крепко сидевшее в ее изящной белокурой
головке, не признававшей никаких препятствий; и он взял ее под руку,
чтобы она не оступилась.
- Христиана, что, если нас увидят?
- Ты не так говорил в прошлом году. Да и не увидит никто. Все на
празднике. Мы быстро вернемся, никто не заметит.
Вскоре начался подъем в гору по каменистой тропинке. Христиана хрипло
дышала и всей тяжестью опиралась на руку Поля; на каждом шагу она гово-
рила:
- Ничего. Так хорошо, хорошо, хорошо помучиться из-за этого!
Он остановился, хотел вести ее обратно, но она и слушать ничего не
желала:
- Нет, нет... Я счастлива... Ты не понимаешь этого Послушай... Я
чувствую, как шевелится наш ребенок... твой ребенок... Какое это
счастье!.. Погоди, дай руку... чувствуешь?
Она не понимала, что этот человек был из породы любовников, но совсем
не из породы отцов. Лишь только он узнал, что она беременна, он стал от-
даляться от нее, чувствуя к ней невольную брезгливость. Когда-то он не
раз говорил, что женщина, хотя бы однажды выполнившая назначение воспро-
изводительницы рода, уже недостойна любви. В любви он искал восторгов
какой-то воздушной, крылатой страсти, уносящей два сердца к недостижимо-
му идеалу, бесплотного слияния двух душ - словом, того надуманного, нео-
существимого чувства, какое создают мечты поэтов. В живой, реальной жен-
щине он обожал Венеру, священное лоно которой всегда должно сохранять
чистые линии бесплодной красоты. Мысль о том маленьком существе, которое
зачала от него эта женщина, о том человеческом зародыше, что шевелится в
ее теле, оскверняет его и уже обезобразил его, вызывала у Поля Бретиньи
непреодолимое отвращение. Для него материнство превратило эту женщину в
животное. Она уже не была теперь редкостным, обожаемым, дивным создани-
ем, волшебной грезой, а самкой, производительницей. И к этому эстетичес-
кому отвращению примешивалась даже чисто физическая брезгливость.
Но разве могла она почувствовать, угадать все это, она, которую каж-
дое движение желанного ребенка все сильнее привязывало к любовнику? Тот,
кого она обожает, кого с мгновения первого поцелуя любила каждый день
все больше, не только жил в ее сердце, он зародил в ее теле новую жизнь,
и то существо, которое она вынашивала в себе, толчки которого отдавались
в ее ладонях, прижатых к животу, то существо, которое как будто уже рва-
лось на свободу, - ведь это тоже был он. Да, это был он сам, ее добрый,
родной, ее ласковый, единственный ее друг, возродившийся в ней таинством
природы. И теперь она любила его вдвойне - того большого Поля, который
принадлежал ей, и того крошечного, еще неведомого, который тоже принад-
лежал ей; любила того, которого она видела, слышала, касалась, обнимала,
и того, кого лишь чувствовала в себе, когда он шевелился у нее под серд-
цем.
Она остановилась на дороге.
- Вот здесь ты ждал меня в тот вечер, - сказала она.
И она потянулась к нему, ожидая поцелуя. Он, не отвечая ни слова, хо-
лодно поцеловал ее.
А она еще раз спросила:
- Помнишь, как ты целовал мою тень? Я вот там тогда стояла.
И в надежде, что та минута повторится, она побежала по дороге, оста-
новилась и ждала, тяжело дыша от бега Но в лунном свете на дороге широко
распластался неуклюжий силуэт беременной женщины Поль смотрел на эту бе-
зобразную тень, протянувшуюся к его ногам, и стоял неподвижно, оскорб-
ленный в своей поэтической чувствительности, негодуя на то, что она не
сознает что-то, не угадывает его мыслей;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87