Ей казалось, что жи-
вот, поясницу и таз ей перепиливают тупой пилой, медленно водят ею, дер-
гают рывками, останавливаются на мгновение и снова раздирают стальными
зубьями кости и мышцы.
Иногда пытка, разрывавшая на части ее тело, стихала, но тогда пробуж-
далась мысль, и начиналась другая пытка, еще более жестокая, терзавшая
душу; эта боль была страшнее, чем физические муки: он любит другую, он
женится.
И, чтобы заглушить страшную мысль, сверлившую мозг, она старалась
снова вызвать невыносимые муки тела, выгибалась, напрягала мышцы, опять
начинались схватки, и тогда она хоть ни о чем не думала.
Роды длились пятнадцать часов, и Христиана была так измучена, разби-
та, истерзана физическими и душевными страданиями, что хотела только од-
ного - умереть, умереть поскорее, лишь бы кончились нестерпимые муки. И
вдруг, когда она вся содрогалась от долгой, не отпускавшей ни на секунду
боли, еще более страшной, чем прежде, ей показалось, что все внутреннос-
ти вырвались из ее тела. И все кончилось... Боли стихли, как успокаива-
ются волны. И это прекращение пытки было таким блаженством, что даже го-
ре ее ненадолго замерло. С ней говорили, она отвечала усталым, слабым
голосом.
К ее лицу склонилось лицо Андермата, и он сказал:
- Родилась девочка. Она жива... И почти доношена.
- Боже мой!..
И больше она ничего не могла сказать. Ребенок!.. У нее ребенок! Он
жив, будет жить, будет расти. Ребенок Поля! И ей хотелось кричать, выть
от новой боли, терзавшей сердце. У нее ребенок... Девочка. Нет, не на-
до!.. Никогда ее не видеть... Никогда не притрагиваться к ней...
Ее заботливо уложили, укутали, гладили, целовали. Кто? Наверно, отец
и муж - она никого не замечала. Где он? Что делает? Как она была бы
счастлива сейчас, если б он любил ее!
Время шло, часы сменялись часами, она их не различала, не знала, ночь
это или день, ее огнем жгла неотвязная мысль: он любит другую.
И вдруг забрезжила надежда: "А может быть, это неправда? Как же я ни-
чего не знала, пока этот доктор не сказал мне?"
Но тут же заговорил рассудок: от нее нарочно все скрыли. Поль старал-
ся, чтоб она ничего не узнала.
Она открыла глаза, посмотреть, есть ли кто в комнате. Около постели
сидела в кресле какая-то незнакомая женщина. Должно быть, сиделка. Хрис-
тиана не посмела расспросить ее. У кого же, у кого можно спросить про
это?
Тихо отворилась дверь. В комнату на цыпочках вошел муж. Увидев, что у
нее глаза открыты, он подошел к постели.
- Ну как? Тебе лучше?
- Да, спасибо.
- Как ты нас вчера напугала! Но теперь, слава богу, опасность прошла.
Только вот не знаю, как быть с тобою. Я телеграфировал нашей милой прия-
тельнице - госпоже Икардон, - ведь она обещала приехать к твоим родам; я
сообщил, что роды произошли преждевременно, умолял ее поспешить. Но ока-
зывается, у нее племянник болен скарлатиной, и она ухаживает за ним... А
ведь нельзя тебя оставить одну... И нужна все-таки женщина хоть
сколько-нибудь приличная... И вот одна здешняя дама вызвалась ухаживать
за тобой и развлекать тебя... Я, знаешь ли, согласился. Это госпожа Оно-
ра. Христиане вспомнились слова доктора Блека. Она вздрогнула и просто-
нала:
- Ах, нет... нет... не надо... только не ее, только не ее. Андермат
не понял и принялся уговаривать:
- Ну что ты, детка. Я" конечно, знаю, что она вульгарная особа, но
Гонтран ее хвалит за услужливость, она была ему очень полезна. И к тому
же она, говорят, была прежде повивальной бабкой; Онора и познакомился с
нею у постели роженицы. Если она будет тебе очень уж неприятна, мы ее
живо отставим. Давай все-таки попробуем. Пусть она придет разок-другой.
Христиана молча думала. Ее томила потребность узнать правду, всю
правду; и в надежде на болтливость этой женщины, от которой слово за
словом можно будет выпытать эту страшную правду, истерзать себе сердце,
ей уже хотелось ответить: "Да... приведи ее... сейчас же... сейчас же
приведи".
К непреодолимому желанию все узнать примешивалась какая-то странная
потребность выстрадать до конца свою боль, чтоб она острыми шипами впи-
лась в душу - таинственная, болезненная, неистовая жажда мученичества.
И она тихо сказала:
- Хорошо. Я согласна. Приведи госпожу Онора.
Но тут же она почувствовала, что не в, силах ждать дольше, что ей на-
до немедленно убедиться, твердо убедиться в его предательстве. И она,
едва дыша, почти беззвучно спросила:
- Правда, что господин Бретиньи женится?
Андермат спокойно ответил:
- Да, правда. Мы бы тебе раньше сказали, да ведь с тобой нельзя было
говорить.
И она спросила:
- На Шарлотте?
- На Шарлотте.
Однако у Вильяма тоже была теперь навязчивая мысль, всецело завладев-
шая им, - он думал о своей дочери, еле мерцающем огоньке жизни, и поми-
нутно ходил посмотреть на нее. Его обижало, что, очнувшись, жена не по-
желала сразу же увидеть ребенка, а говорит о чем-то постороннем, и он
сказал с нежным упреком:
- Разве ты не хочешь посмотреть на дочку? Знаешь, она превосходно
чувствует себя.
Христиана вздрогнула, словно он коснулся открытой раны, но ей надо
было пройти весь крестный путь.
- Принеси ее, - сказала она.
Он исчез за опущенным пологом в ногах кровати, затем снова вынырнуло
его сияющее гордостью, счастливое лицо, и он поднес ей неловкими руками
белую запеленатую куклу.
Осторожно положив ребенка на вышитую подушку возле Христианы, зады-
хавшейся от волнения, он сказал:
- А ну, посмотри, какая красавица у нас дочка!
Христиана взглянула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87