А потому весь полет я провел зажатый между угрюмым компьютерным дизайнером, чей лэптоп и сопутствующие аксессуары загромоздили как его, так и мой откидной столик, и шестилетним мальчишкой, чьим родителям, дерьму собачьему, посчастливилось занять места первого класса. Каждые два часа его мамаша подходила к нашему неприкасаемому экономичному классу и просила мальчишку не беспокоить приятного мужчину – меня – по соседству, а Тимми (или Томми, или Джимми, не помню) торжественно клялся всеми персонажами комиксов, что свято придерживается правил. Хотя не успевала мать скрыться за разделяющей классы занавеской, он опять принимался колотить по всевозможным поверхностям, не исключая и части моего тела. Это был, без сомнения, будущий Бадди Рич, но несмотря на весь его талант, я был готов, рискуя жизнью, здоровьем и утратой джазового гения, лично выкинуть его в ближайший аварийный люк.
Когда мне все-таки удавалось вздремнуть, я видел Сару.
В Лос-Анджелесе даже в аэропорту не сразу поймаешь такси, но в конце концов я все-таки отыскал одно, желающее доставить меня в Пасадену. Деньги, посланные мне Даном, тают на глазах; только билет на самолет без предварительного заказа обошелся мне более чем в две тысячи долларов. Я принимаю решение вернуть ему долг, как только снова встану на ноги, когда бы это ни произошло. Ну, а пока я по уши в дерьме и стремительно опускаюсь.
По сто десятой автостраде мы мигом доезжаем до парковой дороги Аройо Виста, а отсюда рукой подать до пригородного дома Дана, где он собирался провести выходные. Вскоре мы тормозим перед бело-голубым домом с пологой крышей, чуть не врезавшись в «форд-пикап», стоящий на подъездной дорожке. Я расплачиваюсь и вылезаю.
На крыльце Данова жилища лежит сегодняшняя «Лос-Анджелес тайме», распахнутые страницы шелестят на дующем с юга теплом ветру. Я осторожно перешагиваю через утренние заголовки, особо стараясь не наступить на воскресный комикс, и стучу в дверь. Эта дверь очень нуждается в покраске, поскольку лак давно слез под воздействием вездесущих химикатов, загрязняющих воздух, однако под ним крепкий дуб, мужественно отражающий мои удары.
Я жду. Вероятно, Дан оттягивается в гостиной, лежит в своей дешевой имитации кресла «Ленивец» перед виртуальной капельницей из чипсов «Читос» и супа «Чанки» и щурится, пытаясь разглядеть происходящее на двадцатидюймовом экране, потому что этот упрямый осел категорически отказывается от контактных линз. «Достаточно того, что я каждый день гримируюсь, – сказал он мне как-то. – Не хватало еще возиться с контактными линзами». Об очках при нем лучше не заикаться.
Проходит минута, и никакого отклика. Я пробую снова, на этот раз чуть посильнее.
– Данни! – кричу я, приставив губы так близко к двери, что чуть ли не целую ее. – Abre la puerta! – Дан поймет смысл моих слов – он может сказать «откройте дверь!» на шестнадцати языках и четырех азиатских диалектах. Таковы издержки работы полицейского детектива в Лос-Анджелесе.
По-прежнему ничего. Я замечаю, что Дан все-таки приделал дверной молоток, который я в порядке издевательства подарил ему на прошлое Рождество – огромная дорогущая безвкусная горгулья, уместная разве что где-нибудь в Ирландии, – итак, я хватаю латунное чудище за нос и бью его лапами по металлической пластине. Вот теперь это ТУК-ТУК-ТУК, тяжелые удары чуть с крыльца меня не сбрасывают. Латунь вибрирует в руке, словно электрический звонок, и я поспешно отпускаю горгулью, а то еще оживет от этой тряски.
Минута. Две. Тишина. Я прислушиваюсь, прижав к двери фальшивое ухо. Вроде бы, музыка – монотонный ритм повторяется снова и снова. Может, конечно, он спит так крепко, что не слышит грохота горгульи, но скорее всего он в садике и слушает музыку, доносящуюся из гостиной. Я обхожу дом. Заросли ежевики и густые кустарники пытаются остановить меня, длинными колючими ветками хватаясь за облачение. Старательно уклоняясь от самых противных колючек, я пробираюсь через кусты и наконец оказываюсь у высокого деревянного забора, огораживающего маленький садик Дана. Доски подогнаны вплотную, однако сучок в древесине может послужить отличным глазком, и я, как опытный извращенец, принимаюсь подглядывать.
Орегано, базилик, шалфей и прочие специи тянутся к солнцу, набираясь сил. Не один вечер провели мы здесь, пробуя дары этого ухоженного клочка земли. Слева я вижу цветы, справа что-то похожее на морковную грядку, но никакой сержант лос-анджелесской полиции на глаза мне не попадается. Я стучу кулаком по забору и, надрывая глотку, зову Дана.
Если бы я не видел машины у входа, если бы он не знал, что я прилечу именно этим рейсом именно в это время, я мог бы подумать, что Дан решил развеяться и уехал куда-нибудь на выходные.
Принюхиваюсь к легкому ветерку…
Мешанина ароматов щекочет мне ноздри, но я в состоянии различить каждый оттенок по всей округе: от трав и цветов до автомобиля на улице и химикатов ближайшей «срочной фотографии», грязных пеленок новорожденного в четырех домах отсюда, резкого уксусного запаха донельзя ожесточенной вдовы-Стегозаврихи, что живет в соседнем доме и каждый раз, как примет слишком много «по чуть-чуть», начинает подваливать к Дану.
Но никакого Дана. Меня охватывает тревога. Время для взлома и проникновения.
Вернувшись к парадной двери, я понимаю, что без боевого топора нечего и думать о проникновении сквозь эту дубовую преграду; моего веса явно недостаточно, чтобы сокрушить ее, а кроме того, если работа чему-нибудь научила Дана, так это обезопасить жилище множеством замков. Значит, обратно в сад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100