— Ты хочешь сказать, что пришли англичане?
— Нет, немцы.
— Немцы уже удрали.
— А я тебе говорю, что они пришли сюда.
Тут явился Париде и объяснил нам, в чем дело: это действительно были немцы, целая группа немецких солдат, бегущих от англичан; они сидели на сене около сарая, и крестьяне не могли понять, что им нужно. Я сказала Микеле:
— Какое нам дело до немцев?.. Мы ждем англичан, а не немцев, пусть немцы устраиваются, как хотят.
К сожалению, Микеле не послушался меня, глаза у него блестели, можно было подумать, что он одновременно и ненавидит немцев и чувствует к ним какое-то влечение; было видно, что ему хочется посмотреть на немцев, побежденных и разбитых, после того как он много раз видел их чванными победителями. Выслушав Париде, он сказал:
— Пойдем посмотрим на этих немцев,— и пошел вслед за Париде, а мы с Розеттой за ним.
Немцы сидели там, где их оставил Париде,— в тени у сеновала. Их было пять человек; я никогда в жизни не видела таких измученных и усталых людей. Они валялись на соломе, раскинув руки и ноги, и казались мертвыми. Трое из них спали, во всяком случае глаза у них были закрыты, четвертый лежал на спине и смотрел в небо, пятый тоже лежал на спине, но он смастерил себе изголовье из соломы и смотрел прямо перед собой. Больше всего мне бросился в глаза этот последний: белобрысый, с розовой и прозрачной кожей, с голубыми глазами, окруженными совсем белыми ресницами, и с очень светлыми тонкими и гладкими волосами. Щеки у него были покрыты густым слоем пыли с дорожками, как от высохших слез, ноздри были черные от земли или грязи, губы потрескались, глаза покраснели и ввалились. Я всегда видела на немцах очень аккуратные мундиры, чистые и отутюженные, как будто их только что вытащили из сундука, но на этих солдатах мундиры были мятые и рваные, казалось, что даже цвет их изменился, как будто их обдало пылью или копотью Вокруг немцев на некотором расстоянии стояли беженцы и крестьяне и глазели на них, как на невиданных чудовищ; немцы продолжали лежать молча и неподвижно. Микеле подошел к ним и спросил, откуда они идут.
Они говорили по-немецки, но белобрысый, не поворачивая головы, как будто она была намертво прикреплена к соломенному изголовью, тихо сказал:
— Можете говорить по-итальянски... Я знаю итальянский язык.
Микеле повторил свой вопрос по-итальянски, и белобрысый ответил, что они идут с фронта. Микеле спросил, что случилось. Белобрысый, продолжая лежать, как парализованный, и, говоря очень тихо и медленно, каким-то мрачным, угрожающим и усталым голосом рассказал, что они артиллеристы, что двое суток их без передышки бомбили самолеты, разбившие не только их пушки, но разворотившие кругом всю землю, что большинство их товарищей убито, а они убежали.
— Фронт теперь уже не у Гарильяно,— медленно заключил он,— а гораздо севернее. Мы должны идти туда... Там есть еще горы, и мы там укрепимся.
Они походили на мертвецов и все-таки еще говорили о сопротивлении и о продолжении войны.
Микеле спросил, кто прорвал линию фронта, англичане или американцы; это был неосторожный вопрос, белобрысый усмехнулся и сказал:
— Какое вам до этого дело? Вам достаточно знать, дорогой синьор, что ваши друзья скоро будут здесь.
Микеле сделал вид, что не замечает иронического и угрожающего тона, и спросил, чем он может помочь им. Белобрысый сказал:
— Дайте нам чего-нибудь поесть.
Мы доедали последние крохи своих запасов; за исключением Филиппо, у нас у всех, беженцев и крестьян, вместе взятых, не нашлось бы и одной буханки хлеба. Поэтому мы переглянулись между собой, и я, высказывая вслух наши общие мысли, воскликнула:
— Поесть! Вы думаете, у нас есть еда? Если англичане не принесут нам продуктов и притом очень скоро, мы все здесь умрем с голоду. Подождите и вы англичан, и у вас тоже будет еда.
Я увидела, что Микеле делает мне знак замолчать, и тут же поняла, что сморозила глупость. Немец пристально посмотрел на меня, как бы желая запомнить черты моего лица. Наконец он сказал медленно:
— Прекрасный совет: ждать англичан.
Некоторое время он еще лежал неподвижно, потом
с трудом поднял руку и стал искать что-то у себя на груди под курткой.
— Я сказал, что мы хотим чего-нибудь поесть.— Не двигаясь и не меняя позы, он достал огромный черный пистолет и направил дуло в нашу сторону.
Я страшно испугалась — не так пистолета, как выражения глаз немца, который был похож на дикого зверя, попавшего в западню, но еще скалившего зубы. Микеле как ни в чем не бывало сказал Розетте:
— Беги к моему отцу и скажи ему, чтобы он дал немного хлеба для немцев.
Он произнес эти слова таким тоном, как будто подсказывал Розетте, чтобы она рассказала его отцу, каким образом немцы требуют от нас хлеб. Розетта побежала к домику Филиппо.
В ожидании, когда принесут хлеб, мы неподвижно стояли возле лежавших немецких солдат. Помолчав немного, белобрысый сказал:
— Нам нужен не только хлеб... Нам нужно, чтобы кто-нибудь пошел с нами и показал тропинку на север, по которой мы можем догнать наши войска.
Микеле сказал: — Вон она, эта тропинка,— и указал на горную тропинку, подымавшуюся вверх. Белобрысый ответил:
— Я и сам ее вижу. Но мы не знаем этих гор. Нам нужен проводник. Вот, например, эта девушка.
— Какая девушка?
— Которая пошла за хлебом.
Кровь застыла у меня в жилах: сейчас война идет, и, если они уведут Розетту, кто его знает, когда я ее снова увижу. Но Микеле, не теряя спокойствия, сейчас же ответил:
— Эта девушка не здешняя. Горы она знает еще хуже, чем вы.
— Тогда,— сказал белобрысый,— с нами пойдете вы, дорогой синьор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119