Каждой группе певцов надо было получить одобрение Дикого Имбиря. Некоторые пели очень хорошо. Например, хор шанхайского гарнизона отличался слаженностью и отработанным стилем, а вот крестьяне, присланные на слет сельской общиной, были ужасны, им явно никогда не приходилось принимать участие в подобных мероприятиях. Они не попадали в такт и нередко путали маоистские песни со своими народными напевами. Дикий Имбирь изо всех сил старалась помочь им, но в конце концов и она сдавалась:
– Я вижу, вы уже поете лучше, поэтому думаю, что ваше участие вполне можно утвердить.
Лучшими считались выступления групп школьников. Дети, особенно непоседы-малыши, носились по всему стадиону, пытаясь затеять игры.
Группа Вечнозеленого Кустарника располагалась недалеко от моей. Я видела, как мой жених тихонько сидит в сторонке и читает пособие по работе с электроприборами. Я не могла взять в толк, зачем бывшей подруге понадобилось наше участие в слете. Мне было нелегко встречаться с ней.
Не раз у нас с женихом возникали споры. Он считал, что нам больше не следует ходить на репетиции, видно, ежедневные встречи с Диким Имбирем стали для него невыносимы. Мне и самой хотелось того же, но я была уверена, что в таком случае мы рискуем привлечь к себе внимание и поставить под угрозу свое будущее.
Ночью мы прятались за городом. Боясь быть застигнутыми шпионами Дикого Имбиря, мы уезжали настолько далеко от Шанхая, насколько позволял общественный транспорт. Но призрак ее настигал нас повсюду. Ее имя неизменно присутствовало в каждом нашем разговоре. Даже в пылу страсти я постоянно думала о ней и о своей вине перед бывшей подругой. Вечнозеленый Кустарник любил меня, но ему никак не удавалось разорвать невидимую нить, связавшую нас с Диким Имбирем, и это его сильно расстраивало.
– Мы уедем из Шанхая, как только сможем, – говорил он.
Я тоже не могла быть уверена в его истинных чувствах по отношению к Дикому Имбирю. Он стремился уехать подальше от нее, но внутренний голос подсказывал мне, что главной причиной были именно чувства, которые мой жених до сих пор питал к ней. Кажется, мы оба любили ее слишком сильно и страдали от собственной слабости.
Чтобы избежать упоминаний о ней, мы почти прекратили разговаривать. Встречаясь на станции, мы молча садились в автобус и ехали до конечной остановки, от которой шли несколько километров в поисках какого-нибудь укромного местечка. Обычно мы прятались в коровнике за полями травы екай, на сеновале. Там он расстилал свой плащ, и я отдавалась ему. Это стало ритуалом, неким способом уйти от разочарования.
Из-за нее мне стало тяжело даже смотреть на своего жениха, все время передо мной были ее глаза. Я не осмеливалась говорить о своих мыслях и молчала, разглядывая коров. Я позволяла ему делать с моим телом все, что ему захочется, в это время думая о нашем с ним будущем, в котором не будет Дикого Имбиря. Может быть, тогда мне удастся избавиться от этого кошмара.
Я чувствовала, как он напряжен. Часто он мог получить удовольствие, лишь когда мы оба чувствовали боль. Не раз я видела слезы в его глазах. Он тоже скрывал от меня свои мысли, но я знала, что он думает о ней. Тогда я принималась убеждать его, что все в порядке, что все будет хорошо, что это скоро кончится и мы сумеем это пережить, а он не выдерживал и давал волю слезам. Я успокаивала его, пока в нем опять не пробуждалось желание.
Но однажды, когда мое отчаяние стало невыносимым, я попросила Вечнозеленого Кустарника называть меня ее именем. Не успел он что-либо возразить, как я начала говорить ее голосом, принялась цитировать изречения Мао, как это делала бы она, с ее интонациями и манерой речи. Я расстегивала на нем брюки и цитировала изречения вождя.
Когда он овладел мной, я цитировала ее любимый параграф:
– Том третий, страница тридцатая «За упорядочение стиля в партии»: «Всякого, кто, допустив ошибку, не скрывает свою болезнь и не уклоняется от лечения, не упорствует в своей ошибке настолько, чтобы не оказаться в конце концов в неизлечимом состоянии, а поступает честно и искренно выражает желание лечиться, исправиться, мы будем приветствовать и вылечим его, чтобы он стал хорошим членом партии».
Чувствуя его плоть в своем теле и его дыхание на своем лице, я вглядывалась в ночную тьму и видела ее в военной форме с расстегнутыми верхними пуговицами, ее груди, два пышащих жаром бугорка.
Я взяла его за руки, попросила закрыть глаза и прикоснуться ко мне, почувствовать меня, как ее – Дикий Имбирь:
– «С этой задачей невозможно успешно справиться, если действовать в минутном порыве и бить как попало. При лечении идеологических и политических болезней нельзя рубить сплеча: единственно правильным и эффективным методом лечения будет "лечить, чтобы спасти больного"».
А потом я сама закрыла глаза и сразу же вновь оказалась в шкафу в доме Дикого Имбиря.
21
Наконец наступил день торжественного слета. Погода, и без того холодная и ветреная, все продолжала портиться. Перед стадионом собралась огромная толпа, постепенно начали прибывать участники. Парень, возглавлявший мою группу, – мы прозвали его Коротышкой – был мной сильно недоволен.
– Не надо так беззаботно относиться к этому мероприятию! Это политическое задание, и оно уж будет поважнее, чем доесть завтрак.
Он спросил, надета ли на мне, как полагается, белая блузка и принесла ли я с собой соломенную шляпу, как он велел. Блузка была на мне, а шляпу я забыла.
– Так ступай домой и принеси ее! – заорал Коротышка. – Ты же знаешь, что наша группа должна изображать крестьян. Дикий Имбирь убьет меня, если вы будете одеты не так!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51