Какая связь между ним и Амелией?
Я молчал. Я уже сделал предположение, но мне не хотелось бы услышать подтверждение, что я прав. Священник принял мое молчание за капитуляцию.
– Ну же, мой дорогой, ну же! Думайте! Разногласия с церковью, женщина, озеро!
Меня покоробило, что он превращает подобную трагедию, не важно, как давно она произошла, в игру в вопросы и ответы. Словно сознательно надев маску эксцентрика, он чувствовал себя непробиваемым.
– Не знаю. Скажите вы. – Если священник и услышал злость в моем голосе, он предпочел не обращать на это внимания. – Так какая связь?
– Самоубийство! – с видимым удовольствием сказал он. – В одно холодное утро Амелия Миллбэнк не вышла к завтраку. В своей комнате ее не было, как не было и нигде в доме. Обезумевшая мать металась по парку, выкликая ее имя. На середине искусственного озера плавала пустая лодка. Сомнений не оставалось: девочка – ей было всего шестнадцать – бросилась в ледяную воду. Вопрос: из-за чего возникли разногласия?
– Семье хотелось похоронить ее в освященной земле, – сказал я без всякого выражения.
– Совершенно верно! Похвально, похвально!
– Мне это знакомо, потому что у нас были те же проблемы с моим отцом. В конце концов пришлось его кремировать.
Веселость исчезла с его оживленного лица, уступив место такому искреннему выражению боли, что я устыдился своего садистского откровения.
– Ваш отец! – прошептал он, словно в этот миг увидел моего мертвого отца бредущим в халате по его лужайке. – Совершенно непростительно с моей стороны!
– Не расстраивайтесь. Вы же не знали.
Священник посмотрел мне в глаза, как еще недавно, взгляд его был серьезен.
– Ах я олух, – пробормотал он. – Как можно в моем возрасте быть таким бестолковым?
Он нерешительно, словно боясь опять оскорбить меня, поднял руку в драном рукаве и похлопал меня по плечу. Этот человек одновременно раздражал и вызывал симпатию.
– Как насчет еще чашечки «Эрла Грея»?
– Ах, дорогой мой, дорогой мой, ну конечно же! Это именно то, что нам сейчас нужно!
Пока он ходил в гостиную, каретные часы вновь попались мне на глаза. Что-то в глубине меня, независимое от сознания, как дыхание или пульс, уже подсчитывало прибыль, которую можно получить от их перепродажи: где-нибудь под тысячу.
– Значит, Амелия существовала, – сказал я, когда священник снова наполнил мою чашку, – это обнадеживает. А о некоем Гилберте вы ничего не слышали?
– Нет, но об этом лучше спрашивать не меня. Я вспомнил о ней лишь постольку, поскольку это, увы, касалось церковных установлений. Гораздо полезней вам будет поговорить с Тимом. Уверен, он сможет рассказать эту историю во всех подробностях.
– Как мне найти его?
– Случайно мне стало известно, что сейчас он отправился в поездку по Франции с группой младших школьников, но, когда соберетесь уходить, я дам вам его телефон, и вы сможете сегодня же вечером позвонить ему. Уверен, он будет только рад поговорить с вами.
– Благодарю.
Некоторое время мы сидели молча. На сохнущих деревьях пели птицы. Солнце поднималось все выше. Инь и Ян смотрели на нас с потертого коврика перед камином.
– Клод, вы не против, если я задам вам личный вопрос?
– Ну конечно, не против. – Я лукавил: хотя этот священник, похоже, был не из тех, кто может неожиданно попытаться обратить меня, что-то в его тоне немного меня беспокоило. – Валяйте спрашивайте.
– Почему вам так необходимо найти эти мемуары?
Вопрос был столь нелеп, что я онемел на мгновение.
– Ну, то есть, прежде всего, они будут стоить миллионы. – Выражение лица священника говорило, что мой ответ его не удовлетворяет. Я вдруг почувствовал желание как-то оправдаться. – Как хотите, но Байрон всегда интересовал меня.
– Почему?
Я на мгновение задумался.
– Между нами, по большому счету, есть что-то общее.
– Ага! – негромко и на сей раз довольно воскликнул священник. – Это мне понятней. Значит, вы ищете не сами мемуары, а нечто иное.
Я пожал плечами.
– Не очень понимаю, куда вы клоните.
– Извините, дорогой мой, – сказал он совершенно другим тоном. – Я чересчур любопытный старый дурень.
– Ну что вы, что вы. Хотя, пожалуй, я действительно лучше… – Вставая, чтобы откланяться, я ненароком взглянул на каминную полку. – О! Какие славные там у вас часы!
Конечно, мне не было никакого оправдания, но, как я уже сказал, это сидело у меня в крови. Я не мог совладать с собой. Противоестественным образом я чувствовал, что, если не завладею этими часами, буду потом казниться, словно облапошил самого себя.
– Нравятся? Они тут с тех самых пор, как я поселился в этом доме.
– Не возражаете, если я взгляну на них поближе?… Можете не поверить, но пару фунтов я бы за них выручил в одном из своих магазинов. Они, конечно, не старинные, но тем не менее… – Я помолчал, делая вид, что раздумываю, потом повернулся к нему. – Знаете, мне хотелось бы отблагодарить вас за то, что вы мне помогли. Как вы посмотрите на такое предложение: часы стоят фунтов пятьдесят, я дам за них сто, пятьдесят вам и столько же в вашу церковную казну? Что скажете?
Священник, похоже, был доволен.
– О, это чрезвычайно щедро с вашей стороны, друг мой. Чрезвычайно щедро. Не скажу, что эти часы мне настолько дороги, что я не могу с ними расстаться, и, разумеется, лишние деньги, пусть небольшие, нам никогда не помешают.
Несколько минут спустя я шагал по залитой солнцем тропинке через сад мимо рядов скорбных нарциссов; в кармане у меня лежала бумажка с телефоном местного историка, а под мышкой я нес каретные часы. Подойдя к калитке, я остановился в нерешительности, ощущая под ладонью влажный мох, которым она поросла, и глядя на кружащееся синее небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85