Проходят считанные секунды – и человек за стойкой протягивает нам две оловянные тарелки. Одну из них беру я, другую – Грейди. Продавцу он сует свернутую купюру.
– Пошли отсюдова! – отмахивается тот. – Ваши деньги тут не в ходу.
– Спасибо, Сэмми! – Грейди запихивает купюру обратно в карман. – Вот спасибо.
Он подходит к обшарпанному деревянному столику и перекидывает ногу через скамейку. Я захожу с другой стороны.
– Ну, и в чем дело? – спрашиваю я, ковыряя дерево.
Грейди украдкой оглядывается по сторонам.
– Несколько парней, которых выбросили ночью, вернулись, – говорит он и, подняв гамбургер, ждет, пока жир с него стечет на тарелку.
– Что, они здесь? – я выпрямляюсь и осматриваю площадь. Если не считать горстки застрявших у входа в паноптикум мужчин, которые не иначе как ждут встречи с Барбарой, все лохи уже в шапито.
– Эй, тише, – одергивает меня Грейди. – Ну да, пятеро.
– А Уолтер… – сердце у меня колотится быстро-быстро. Но стоит мне лишь вымолвить его имя, как Грейди моргает – и я уже знаю ответ.
– Господе Иисусе, – я опускаю голову, не в силах сдержать слезы, и сглатываю. Взять себя в руки мне удается не сразу. – Как все было?
Грейди опускает свой бургер на тарелку и молчит не меньше пяти минут, а когда наконец заговаривает, голос его звучит глухо и напрочь лишен интонации.
– Их выбросили на мосту, всех. Верблюд ударился головой о камни. Умер сразу. Уолтер напрочь разбил ноги. Им пришлось его оставить. – Сглотнув, он добавляет: – Они думают, что он и ночи не протянул.
Я пялюсь в пустоту. На руку мне садится муха. Смахнув ее, я спрашиваю:
– А остальные?
– Выжили. Кто-то ушел бродить, а другие нагнали нас. – Он стреляет глазами по сторонам. – Среди них Билл.
– И что они хотят делать дальше?
– Он не говорит, – отвечает Грейди. – Но, так или иначе, собираются проучить Дядюшку Эла. И я им помогу чем могу.
– А зачем рассказываешь мне?
– Чтобы ты держался подальше. Ты дружил с Верблюдом, и мы этого не забудем. – Он наклоняется вперед так, что вжимается грудью в стол. – А кроме того, – тихо продолжает он, – сдается мне, сейчас тебе как никогда есть что терять.
Я резко поднимаю взгляд. Он смотрит мне прямо в глаза, подняв бровь.
Боже мой. Он знает. А если уж он знает, то все знают. Нам надо бежать, бежать сию минуту.
Купол взрывается громом аплодисментов, и музыканты плавно переходят к вальсу Гуно. Я инстинктивно перевожу взгляд на зверинец, ведь Марлена либо готовится взобраться к Рози на макушку, либо уже там.
– Мне надо идти, – говорю я.
– Сиди, – отвечает Грейди. – Ешь. Если хочешь сделать ноги, неизвестно еще, когда тебе удастся поесть в следующий раз.
Упершись локтями в грубо сработанную серую столешницу, он вновь принимается за гамбургер.
Я пялюсь на свой, размышляя, смогу ли проглотить хоть кусочек.
Но стоит мне протянуть к нему руку, как музыка взвизгивает и обрывается. Медные духовые сливаются в леденящем душу хоре, а вслед за ним слышится глухой лязг тарелок. Вырвавшись из-под купола шапито, звук проносится над площадью и отлетает в небытие.
Не донеся гамбургер до рта, Грейди замирает.
Я оглядываюсь по сторонам. Немногие окружающие как будто застыли – все взоры прикованы к шапито. Ветер лениво кружит по сухой земле несколько клоков соломы.
– Что это? Что стряслось? – спрашиваю я.
– Шшш, – резко обрывает меня Грейди.
Музыканты начинают играть снова, на сей раз марш «Звезды и полосы навсегда».
– О господи. Вот черт, – Грейди вскакивает, опрокидывая скамейку.
– Что там? Что случилось-то?
– Аварийный Марш, – кричит он, припуская в сторону шапито.
Все цирковые несутся туда же. Я слезаю со скамейки и в оцепенении стою за ней, не понимая ровным счетом ничего. Наконец резко поворачиваюсь к продавцу, который как раз снимает с себя передник.
– О чем это он, черт возьми? – кричу я.
– Аварийный Марш, – отвечает продавец, отчаянными рывками стягивая передник через голову. – Значит, произошло что-то ужасное. Взаправду ужасное.
Кто-то на бегу заезжает мне по плечу. Это Алмазный Джо.
– Якоб, зверинец! – орет он. – Звери на воле! Скорее, скорее, скорее!
Мог бы и не повторять. Когда я приближаюсь к зверинцу, земля гудит у меня под ногами. И я чертовски пугаюсь, поскольку шум этот крайне необычен. Все ходит ходуном, дрожит от ударов копыт и лап о сухую землю.
Ворвавшись внутрь, я первым делом натыкаюсь на яка и тут же прижимаюсь к брезентовой стене, чтоб не попасть на его кривые рога. За его загривок, в ужасе вращая глазами, уцепилась гиена.
Да тут самая настоящая паника! Клетки нараспашку, а в середине зверинца все слилось в пятно; вглядевшись, я различаю в этом клубке шимпанзе, орангутана, ламу, зебру, льва, жирафа, верблюда, гиену, лошадь – на самом деле, не одну дюжину лошадей, среди которых и Марленины. И все эти божьи твари, обезумев от страха, мечутся, торопятся, визжат, раскачиваются, мчатся галопом, рычат и ржут. Они повсюду: качаются на веревках и скользят по шестам, прячутся под фургонами, жмутся к стенам и носятся по всему зверинцу.
Я обшариваю глазами шатер в поисках Марлены, но вместо нее вижу пантеру, которая как раз проскальзывает в туннель, ведущий к шапито. Когда ее гибкое черное тело исчезает в туннеле, я замираю в ожидании. И правда, проходит лишь несколько секунд, и вот он – пронзительный крик, а за ним еще один, и еще, и, наконец, все вокруг заполняют громыхающие звуки: зрители пытаются через головы друг друга выкарабкаться с трибун.
Господи, сделай так, чтоб они выбрались через задний вход. Прошу тебя, Господи, лишь бы они не пытались пробраться здесь.
За разбушевавшимся морем зверей я замечаю двух рабочих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100