Адам спрашивает про фото на обложку, говорит, что хотел бы поместить туда Лидию Бек, но месяцем раньше, из-за проблем с погодой. Он предлагает снять ее голой, верхом на самоваре, с мобильным телефоном и ключами от машины в руках.
– Забудь об этом. Только двадцать четыре процента женщин интересуются такими вещами.
– А что ты предлагаешь?
– Я предлагаю – ты снимаешь то, что я тебе скажу и когда я скажу.
– Раньше так не было.
– У нас упали продажи. Этот месяц будет другим, ты теперь собственную работу не узнаешь.
– Мои обложки всегда узнаваемы, у меня свой почерк.
– В таком случае гораздо лучше заняться подделкой.
– С кем ты встречаешься сегодня утром?
– С писателем. Писатели тебя не интересуют, насколько я помню, слова для тебя – просто серые закорючки на странице.
– Но мои идеи для обложки могут помочь.
– Ты великолепный арт-директор с изящными руками, я уверена, ты справишься.
– Почему все так таинственно? Я не могу работать в таких условиях, я уволюсь.
– Ты не можешь увольняться чаще одного раза в неделю, Адам, а ты уже увольнялся в понедельник, не стоит увлекаться.
– Тогда почему мне ничего не говорят, почему все говорят, что знают не больше моего?
– Полагаю, это вопрос доверия. Я не в курсе сплетен. – Я зеваю. – Во лжи нет ничего хорошего.
Макияж не терпит спешки – это главная составляющая утренней подготовки: от того, каким он выйдет, зависит, каким будет весь день. Макияж скрывает множество грехов. Иногда я не узнаю себя в зеркале без тонального крема, помады и туши.
Я выбираю простые бриллиантовые сережки-гвоздики, подарок какого-то давно забытого бойфренда, и жемчужные бусы. Брызгаюсь своим дезодорантом «Грюн Кёрв» в надежде, что он пригодится сегодня утром, а может, даже и вечером, наношу на шею и запястья «Шанель». Десять минут одиннадцатого. Жакет, пальто и туфли. Портфель и бумажник.
В холле висит большое кривое зеркало, я смотрюсь в него, проходя мимо. Я хорошо выгляжу.
Не хуже, чем Лидия Бек.
2
Когда я вхожу в «Бездонную чашку», Джорджия Маккензи уже там. Как всегда, она выглядит, словно собралась на сафари; эффект усиливается от того, что местная публика – поголовно в черном и смотрит под ноги, когда разговаривает. Они отшатываются от меня, когда я пробираюсь через переполненную кофейню. Джорджия заняла столик у окна, несочетающиеся стулья, громоздкие доисторические сооружения. У моего отломана ручка, а в ее сиденье нет ни одной пружины.
– Славное местечко, – говорю я, усаживаясь.
– Одно из моих любимых, я всегда беру здесь интервью. Ну если только клиент не сидит в тюрьме.
Она предлагает мне чай из своего чайника, я позволяю наполнить мою чашку.
– Ну что, приступим? – Она достает из сумки свои заметки, потом диктофон. – Мы договорились, что все записывается. Кроме того, мы уже установили, что Перри Нэш невиновен из-за своего патологического отвращения к виду крови, что проверено опытным путем на прошлой неделе… Еще раз спасибо за устроенную встречу, он абсолютно искренне готов сотрудничать; еще бы – учитывая его положение… Вас исключили из числа подозреваемых, хотя мы обе считаем, что это ошибка и вы должны остаться под подозрением. Как оговорено контрактом, мне заплатят, даже если вы попадете в тюрьму.
– Возможно, нам удастся продолжить работу и в тюрьме, – улыбаюсь я. Главным образом потому, что это позволяет мне демонстрировать помаду и здоровые белые зубы. Таких, как я, не увидишь в тюрьмах, на снимках анфас и профиль. Всем известно, что вина облачена в лохмотья, а невинность сверкает нежной белой кожей. Согласно какой-то теории, преступные наклонности произрастают из ненависти к себе или становятся причиной ее, как утверждают другие. Значит, преступный мозг должен соответствовать преступному телу. Физиономистика не так уж ошибается. Убийцы должны обладать грубой наружностью, внешностью определенного типа. Но все зависит от тебя, вызовет ли твой вид подозрение; ты сам выбираешь, как выглядеть, внешность теперь еще не все, ведь ее можно изменить, скрыться под макияжем. Ученые заблуждаются, потому что копают слишком глубоко.
– Я не дам тебе выкрутиться, Глория.
– От тебя это и не требуется.
– Я вовсе не уверена в твоей невиновности.
– Я тоже. – Я смотрю на нее прямо. – Просто говори правду. – Прямо в глаза. – Правда освобождает.
«Портфолио»: Давайте начнем с вашего детства. Когда вы были маленькой, ваш отец преподавал анатомию в университете Сан-Франциско. Вы бывали на его занятиях?
Глория: Отец считал важным, чтобы я изучила основы науки, он хотел, чтобы я стала хирургом, и считал, что школьного образования не вполне достаточно. Он занимался моим дополнительным образованием.
«Портфолио»: И в том числе вы изучали анатомию на практике?
Глория: Мы работали вместе по вечерам. Анатомия – очень серьезная дисциплина, это чрезвычайно сложная работа.
«Портфолио»: Считаете ли вы себя… сильной женщиной?
Глория: Мне двадцать семь лет, я главный редактор солидного журнала.
«Портфолио»: Вы хорошо помните то, чему учил вас отец?
Глория: Я не забываю того, что важно для меня. Анатомия человека – полезная вещь, лучше понимаешь людей, если знаешь, как они устроены.
«Портфолио»: И как их можно разобрать?
Глория: Мертвое тело дает ощущение близости, невозможное между живыми: физическое взаимодействие с мускулами, костями, органами – та же разница, что и между уроками по сексуальному воспитанию и реально трахающимся парнем. Разумеется, между живым телом и трупом громадная разница.
«Портфолио»: Например?
Глория: Мускулы. Никакая практика на трупах не подготовит тебя к работе со свежей влажной плотью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65