Джованни удалось перевести разговор на общие темы. После обеда он проводил Елену к выходу. Девушка уже собиралась было сесть в гондолу, когда он шепнул ей на ухо:
– Могу ли я прийти завтра, чтобы дать вам первый урок?
– Вначале мне нужно уговорить матушку. Я дам вам знать.
Они обменялись мимолетным поцелуем, и Елена скрылась в маленькой деревянной каюте в самом центре гондолы. Джованни провожал взглядом скользящую по водной глади лодку до тех пор, пока она не скрылась из виду. Затем зашел в палаццо, попрощался с хозяевами и вернулся к себе в квартиру. Сел в кресло, которое еще источало легкий аромат Елениных духов. Через некоторое время Джованни достал из шкафа адресованное Папе письмо, снова сел в кресло и мрачно уставился на конверт.
– Когда же я наберусь смелости, чтобы покинуть Елену и отправиться в Рим? – пробормотал юноша. – Ах, если бы я знал, что здесь написано!
Он вспомнил дискуссию о Лютере, Антихристе и конце света. Чем дольше он размышлял о ней, тем сильнее склонялся к мысли, что содержание письма имеет непосредственное отношение к теме спора. Может ли быть так, что в нем наставник сообщает имя Антихриста или точную дату конца света? Руки Джованни чесались от желания вскрыть пакет. Он снова осмотрел конверт со всех сторон: вдруг получится открыть его, не нарушив печати? Нет, никак. Сгорая от желания узнать, что там внутри, юноша еще несколько минут подержал письмо в руках, а потом сунул обратно в шкаф.
Джованни пошел в спальню, разделся, лег и стал смотреть в окно на таинственное звездное небо. Его мучила совесть, но сердце пело от радости. Юноша сказал себе, что подождет еще немного, чтобы окончательно завоевать сердце Елены, а затем скажет ей, что ему нужно в Рим. Путешествие займет не более двух недель, после чего он сможет остаться со своей возлюбленной навсегда, а с угрызениями совести будет покончено.
Глава 40
Джованни с нетерпением ждал весточки от Елены. Наконец через два дня пришло письмо. Но оно оказалось не слишком радостным – после нескольких теплых строчек Елена сообщала, что ее мать согласилась на уроки по философии, но только при условии, что будет на них присутствовать! Неужели она что-то заподозрила? Как бы то ни было, они не смогут остаться наедине. Все же Елена предложила Джованни прийти к ним на следующий день.
В условленный час ему пришлось дать урок греческой философии не только матери и дочери, но и двум другим стремящимся к знаниям дамам, которых пригласила Виенна. Джованни и Елена так и не смогли побеседовать с глазу на глаз.
То же самое повторялось из раза в раз – дважды в неделю, после полудня. Джованни радовала возможность видеть Елену, но чрезвычайно удручало то, что он не может сжать ее в объятиях. Елена тоже умирала от желания обнять его, к тому же ей было все труднее притворяться перед матерью и друзьями.
Как-то раз Джованни сидел за столом в таверне, стараясь придумать способ встретиться с Еленой наедине, когда его кто-то дружески окликнул:
– Похоже, вы поглощены своими мыслями!
Джованни поднял глаза, и его лицо просветлело от радости.
– Агостино! Как я рад нашей встрече!
Агостино сопровождал молодой человек чуть старше его, роскошно и изысканно одетый.
– Познакомьтесь с Андреа Балби, моим добрым другом. Не возражаете, если мы присоединимся к вам и пропустим по стаканчику вина?
– Буду рад составить вам компанию!
– В последнее время вас почти не видно в городе. Похоже, вы отклоняете все приглашения на приемы и балы – только представьте, сколько сердец вы разбили!
– Видите ли, с недавних пор я утратил интерес к званым вечерам.
Джованни хотелось рассказать обо всем Агостино, но присутствие постороннего человека его смущало. Однако Агостино сам заговорил о Елене.
– Неужели это встреча с Еленой Контарини так на вас повлияла?
– Я… я не совсем к ней равнодушен.
– А я предупреждал, что она самая красивая женщина Венеции! И отличная партия, с богатым приданым. Жаль, что она может выйти только за кого-нибудь из самых знатных и старинных родов Венеции… вроде нашего друга Балби!
Агостино и Андреа расхохотались. Джованни переменился в лице.
– О чем вы говорите?
– О законе, запрещающем браки между знатью и простолюдинами, который приняли десять лет назад.
Джованни словно громом поразило. Венеция казалась таким открытым, смешанным и свободным от предрассудков городом, юноше и в голову не приходило, что здесь может существовать узаконенная помеха их с Еленой отношениям.
Джованни изо всех сил попытался скрыть внутренние муки.
– Надо же, какой странный закон, – заметил он, пытаясь перевести разговор на политику. – Я думал, что Венеция – республика.
– Вы уловили самую суть удивительной двойственности венецианской политической жизни! Наша политическая система – потрясающая смесь демократии и просвещенного деспотизма, так как она целиком опирается на аристократов, которые и выбирают сенаторов, дожа и его советников. Поразительно, но эту совершенно неравноправную систему одобряют все жители, включая тех, кого полностью отстранили от какого-либо представительства или принятия решений, – другими словами, девяносто восемь процентов населения!
– Признаю, наша демократия не для всех, как хотели бы некоторые, – согласился Андреа. Будучи дворянином, он был одним из двух тысяч пятисот членов Большого совета Венеции, краеугольного камня политической жизни города. – Но в отличие от монархий, которые окружают город, благодаря подобной системе у нас нет диктатуры, переходящей по наследству. Верховного правителя, дожа, избирает Большой совет путем очень сложной процедуры, которая помогает избежать интриг какой-нибудь одной семьи, к тому же власть дожа постоянно контролируется другими органами власти, например сенатом или Советом десяти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138