– Так вот, чтоб отныне ты не только в районе святых озер, но даже в окрестных балках не охотился на волков. А если заметишь волка, сообщай мне. Я с ним расправлюсь сам.
– Но станет ли волк сидеть и ждать, пока вы придете с собаками? – озабоченно развел руками Хара.
Цедя от ярости покраснел. Однако смолчал, уверенный, что он в другом месте покажет свою силу и власть этому совсем вышедшему из повиновения голодранцу.
А Хара между тем промыл теплой мыльной водой патронники и, намотав на конец шомпола марлю, начал прочищать стволы, насухо вытирать. Потом по-хозяйски смазал их ружейным маслом. Подняв стволы вверх, посмотрел в их сверкающие отверстия.
«Кто играет с собакой, остается без подола, кто шутит с богачом, остается без головы, – вспоминал Хара старинную поговорку. – Что поделаешь! Пока этого мироеда терпит Советская власть, придется терпеть и мне».
А Цедя продолжал свое:
– Другому я бы сказал, что буду натравливать собак, если ослушается. Но люди говорят, что даже самые злые собаки на тебя не бросаются. – Цедя хитро прищурил и без того узкие маслянистые глаза. – Говорят, ты умеешь укрощать злых собак, и они не лают на тебя даже темной ночью. Это правда? – и Цедя оскалился.
– Если говорят, значит, правда, – раззел руками Хара. – Когда я родился, первым благословением моего деда были слова: «Чтоб ты рос и мужал, и чтоб никогда не слышал нареканий от людей, и чтоб на тебя не лаяли собаки!» Насчет собак сбылись слова моего деда. Да и нарекание от людей слышу впервые, – ответил Хара независимо.
– Слышите, что говорит мне охотник? – вспылил Цедя. – Он со мной хочет потягаться. Ну что же, посмотрим, как тебя помилуют мои собаки! Приходи ночью, спущу собак. Если унесешь овцу, будет твоя! Выбирай самую лучшую.
– Как же ты, Хара, посмел так хвастаться перед зайсангом? – вдруг вступился за хозяина егерь. – Да наши собаки разорвут на куски каждого, кто поднимет на них руку!
Хара вместо ответа ловкими движениями собрал двустволку, протер снаружи кусочком бархотки и вручил хозяину.
Цедя взял ружье, внимательно посмотрел в стволы и, довольный, сказал:
– Вот теперь понимаю, что ты настоящий охотник. Ружье почистил на славу. Солнцем сверкает! – Он наигранно захохотал и вдруг сказал – Послушай, меткий охотник Хара Бурулов, чем гоняться за зверьем в одиночку на крикливой верблюдице, лучше ходи на охоту со мной. Вот для чего я вызвал тебя к себе… – И хозяин захохотал пуще прежнего.
Батраки многозначительно переглянулись, но промолчали.
Хара удрученно качнул головой и подумал: «Этот толстосум захотел, чтоб я, вольный охотник, стал его холуем. Убивать зверей буду я, а он станет похваляться добычей. Нет, этого не будет!»
– Буду платить и подарки делать за каждую удачную охоту, – обещал Цедя.
«Дар нойона – это снег на спине собаки», – подумал Хара.
Цедя встал, опоясался дорогим серебряным поясом и, держа в руке кнут с посеребренной ручкой, спросил:
– Ну, Хара, как насчет моего предложения? – и снова хищно прищурился. – Лясы мне сейчас некогда точить. Будешь упрямиться, попадешь в беду, – нахлестывая плеткой по голенищу сапога, Цедя широкими шагами ходил по кибитке.
Бадаш от испуга совсем притих, стал резать тесемки еще проворнее. Тонкие тесемки сыромятины ровными рядами свисали с решетки кибитки.
– Если провинюсь, отвечать буду сам. Заранее зачем меня пугать. Времена нынче не те, чтобы брать на испуг, – и Хара встал. – В степи еще много всяких коршунов, которые считают, что все суслики рождаются им для жратвы! С этими словами гордый охотник ушел.
И только шаги Хары Бурулова затихли, Цедя приказал не медленно позвать чабана Манджи.
Секрет укротителя
– Что случилось? Зачем вызывает меня зайсанг? – испуганно спрашивал жену чабан Манджи, маленький колченогий человечек. – Найди мне чистую рубашку да те башмаки, что в сундуке.
На нем была полуистлевшая от пота и солнечного зноя рубашка землистого цвета, латаные-перелатаные домотканые штаны и развалившиеся башмаки. Рыжие потрескавшиеся носки этих обуток давно оторвались от подошвы и держались на трех-четырех ржавых гвоздях, похожих на клыки в оскаленной пасти старой собаки. Жена, критически осмотрев своего мужа с ног до головы, печально промолвила:
– Конечно же, нельзя в таком виде показываться перед священным ликом зайсанга! Приоденьтесь. Но не гните перед ним спину, как в старину. А то я вас знаю: еще за порогом снимете свой малахай и согнетесь в три погибели!
Доставая из сундука серенькую бязевую рубашку, которую Манджи надевал только в торжественных случаях, и завернутые в тряпицу башмаки, жена озадаченно говорила:
– И сама не пойму, зачем он вас вызывает. Вы ничего плохого о нем не говорили? – К мужу, как и положено по обычаю предков, Шиндя обращалась на «вы». – Если бы случилась недостача овец в вашей отаре, – продолжала она вслух размышлять, – так нет же, все целы, сама пересчитывала еще вчера…
– Овцы все на месте, – озабоченно отвечал Манджи. – Ни одного копытца не потерял. Всех овец его отары я знаю не только по масти, но и по голосу.
Переодевшись, Манджи выпил чаю, посидел молча, потом взял в руку длинную палку и уныло направился к дому богача. А жена с малолетней девочкой пошла к отаре, пасшейся на пригорке.
– Там смотрите, не давайте себя в обиду! – издали все еще наказывала она. – Теперь не старое время, нечего им кланяться.
Манджи всю дорогу размышлял о том, зачем он вдруг понадобился Цеде. Недавно, возвращаясь с охоты, завез хозяину мех пушистой лисы. Приплод овец в этом году очень хороший. Пасутся они на самых лучших в округе пастбищах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59