После подавления восстания Калчев вместе с другими, арестованными по подозрению в его участии, полгода провел в тюрьме. Их отпустили лишь в декабре, накануне Константинопольской конференции. С тех пор безработный учитель без устали занимался поисками средств и людей, которые могли бы помочь возобновить борьбу.
– Слава богу, пришел… – улыбаясь, сказал Калчев, приподнимая занавеску и пропуская Грозева вперед. – А мы тебя ждем… У нас гость…
Занавеска отделяла от общего помещения небольшое пространство, заваленное сундуками. Посередине стоял низенький стол, на нем – бутылка с погасшей свечой, вокруг разбросаны бумаги. Свет шел снизу, из пыльного оконца почти вровень с полом, что делало обстановку мрачной и таинственной.
В помещении находилось еще двое. Одного из них Грозев знал. Это был Кирилл Бруцев, бывший семинарист, самый молодой член комитета. Другого Грозев видел впервые. Он сидел на одном из сундуков в накинутом на плечи пальто и молчал. Ему было не больше двадцати пяти лет. Когда Грозев вошел, незнакомец встал. Он оказался невысокого роста, худой, с небритым лицом, на котором светились умные, пытливые глаза.
– Познакомьтесь, – сказал Коста Калчев. – Это Искро Чомаков, член комитета. Два месяца назад убежал из Брусской тюрьмы и только этой ночью прибыл в Пловдив.
– Причем, знаешь как? – засмеялся Христо. – В вагоне с хлопком, посланным местному торговцу Арпиняну из Эдирне.
Слушая объяснения учителя, Грозев, не отрываясь, глядел на истощенного человека перед собой. Потом крепко пожал ему руку и проговорил:
– Позвольте поздравить вас, господин Чомаков, со счастливым избавлением и с тем, что вы снова среди нас.
Он поздоровался и с Бруцевым, а потом обратился к хозяину:
– Христо, пошли за Димитром Дончевым, пусть он придет. Когда еще выпадет такой случай – поговорить одновременно со столькими людьми…
Грозев снял пальто и уселся на сундук.
– К Татар-Пазарджику движутся обозы со снарядами, – сказал он Калчеву. – Сегодня я их видел у моста. Вероятно, их везут в Софию, а оттуда через перевал Арабаконак – в Видин… Для нас сейчас очень важно разузнать, какие военные склады здесь останутся.
– Вчера Дончев слышал, что дом Текалы, что у вокзала, освобождают под склад, – отозвался Коста, собирая со стола бумаги.
– По количеству оружия, которое здесь оставят, можно понять многое, – продолжил Грозев. – По всему видно, главным снабженческим пунктом будет Пловдив, а это означает, что фронт пройдет по хребту Стара-Планины.
– Дончев еще сказал, – вновь послышался голос Косты, – что два дня назад в Заар приехало четверо немецких военных инженеров. Они побывали на Хаинбоазском и Шипкинском перевалах, чтобы посмотреть, смогут ли там пройти орудия и сколько времени понадобится для их переброски в Стара-Планину.
Внизу хлопнула дверь, и сразу же глухо заскрипели ступеньки: кто-то поднимался по лестнице.
– Дончев собственной персоной… – улыбнулся Калчев и отдернул занавеску.
Димитр Дончев был очень крупным, крепкого телосложения человеком со смуглым лицом. После подавления восстания многие члены комитета были арестованы, а другие исчезли. Дончев же остался в городе. Он успел укрыться за стенами подворья Световрачского монастыря. Днем скрывался в подземелье подворья, а ночью выбирался наружу. Озлобленный и мрачный как привидение, он часами глядел на зарево над городом…
У занавески Дончев остановился. Узнав Искро Чомакова, бросился к нему и с нескрываемой радостью заключил его в объятия.
– Искро, браток, слава богу, дожил я до этого дня… Целый год ведь прошел, целый год, растуды его в бога мать…
Худенький Искро весь утонул в медвежьих объятиях Дончева и смог ответить, только когда косматый великан отпустил его.
– Живы, бай Димитр, живы, – говорил Искро, поправляя на плечах сползавшее пальто, глаза его сияли. – Не сладко пришлось, что и говорить. Сейчас тоже не сахар, но совсем другое…
– Только бы началось, – покачал головой Димитр, и огромная тень угрожающе заколыхалась по потолку, – только бы началось, тогда они посмотрят… Да, чтоб не забыть, – обратился он к Грозеву. – со вчерашнего вечера в маслобойне, что на пазарджикской дороге, разгружают снаряды, а в нижние казармы привезли еще три пушки.
– Об этом мы тут и говорили до твоего прихода, – сказал Грозев. – Они усиленно подтягивают силы, собирают оружие в одном месте. – И, взглянув на Калчева, добавил: – Я думаю, можно начать. Больше ведь никого не ждем?
– Да, – согласился учитель, отодвигая шкафчик, чтобы освободить место Дончеву. Потом, оглядев лица собравшихся, смутно белеющие в темноте, торжественно произнес: – В сущности, это наше первое собрание после восстания, братья. Поэтому я предлагаю послушать, что нам скажет наш собрат из Румынии Борис Грозев…
– Я бы хотел, – прервал его бас Димитра Дончева, – чтобы господин Грозев рассказал нам о том, что происходит у них, в Румынии. Ведь столько месяцев прошло после восстания, а вестей никаких – ни из Бухареста, ни из Джурджу. А наши люди, что тут остались, все спрашивают, интересуются… Я не знаю, как в других местах, но здесь одни пепелища… А от Пловдивского комитета только мы и остались…
Грозев поднялся с места.
– Братья, – начал он взволнованно, – то, что тут говорил Дончев, верно. Поражение восстания было тяжелым ударом для всей организации. Почувствовали это не только мы, но и весь народ. Вам, очевидцам случившегося, бессмысленно говорить об этом…
Грозев на мгновенье умолк. Поборов волнение, продолжил:
– События, которые произошли вслед за восстанием, – продолжал он, – послужили причиной перестройки Центрального революционного комитета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130