В один миг, доктор, затишье сменилось ураганом.И этим ураганом был наш отец, ворвавшийся в комнату.«Так, и что вы тут делаете вдвоем?»Видение окончательно исчезло. Я даже не успел попрощаться с мамой. Лента 2. Часть А «Ты был там, да?»Я не проронил ни слова. Я просто разбудил его, и он, встретившись со мной глазами, все понял. Он знал, что произошло, хоть я ничего ему не сказал. Да и как он мог не знать? Ведь он тоже там побывал. И у него так же тряслись руки и ноги, и он так же судорожно заикался, когда вернулся оттуда, пропахший чужими запахами.«Зачем?» Он был сердит. Не на отца, а на меня, потому и не впадал в ярость, старался сдерживаться. Он не набросился на меня, но встряхнул; не ударил меня, но сжал мне руку, повторяя: «Я же предупреждал тебя, я же тебе говорил, говорил ведь?»«Да, говорил», – отозвался я.Он оттолкнул меня, повернулся ко мне спиной, и я, потеряв равновесие, с грохотом упал с кровати.'Тихо там», – сказал отец.«Хоть бы ты помер», – шепотом огрызнулся мой брат.А я лежал на потертом ковре, изучая следы на коже, оставленные ногтями Джейка, когда он сжимал мою руку. В сравнении с ранами, полученными по ту сторону занавески, они были едва заметны.Я подвел Джейка.
Отец вихрем влетел в комнату, подхватил нас обоих – одного левой рукой, другого правой – и понес к двери.«Кто усидит дома в такую погоду», – сказал он. От нетерпения он даже притопывал, возбужденный, как бык, которому показали красную тряпку.«Напяливайте на себя одежду, – велел он, – через пять минут мы выходим».
«Джейк, долго?»«Чего долго?» – заорал Джейк. Что значит вспыльчивый характер – сразу кулаками махать. Не столько на меня, сколько на весь мир. «Сердитый молодой человек», сказали бы вы, но мне кажется, «сердитый юнец» звучит лучше. Запальчивость отрочества. Строптивость детства. Господи, доктор, если он заводился, с ним сладу не было. Мама знала это и предупреждала меня в тот наш последний день, в тот ее последний день, когда мы были за городом. Она шептала мне на ухо: «Он славный, чудесный мальчик, твой брат, всегда люби его, всегда уважай, прислушивайся к нему. Но он с норовом. С ужасными перепадами настроения. Как ваш отец, как любой отец, насколько я знаю».«Долго тебя продержали там?» – снова спросил я.«Не надо было тебе ходить туда», – сказал Джейк, на этот раз без гнева в голосе.Я виновато вздохнул.«И что они трогали?…»Джейк не хотел разговаривать. Он поник головой и поднял руку, призывая меня замолчать.А я-то думал, что он успокоился, что его ярость прошла. Но нет. Она просто затаилась, готовая вырваться наружу при первой возможности. Видоизмененная, но не утратившая силы. И она вырвалась: Джейк навалился на меня, прижав мне коленом живот, наклонился к моему лицу и выдохнул свою ярость в словах, которые слетали с его губ вперемешку со слюной:«Я не могу вспомнить! Понимаешь ты, я не могу вспомнить!»Тогда я не понял, но сейчас понимаю, доктор. Тебя могут преследовать какие-то навязчивые видения, из ночи в ночь, из года в год – как было со мной, как было с Джейком, – однако все эти видения лишь части головоломки, которые никак не удается сложить в единое целое, и поэтому они не имеют смысла.
«Пора ехать. Карета подана; запрыгивайте, и покатили».«Я жалею, – сказал Джейк, – жалею, что раскричался на тебя».Конечно, он жалел. Я тоже. И на кладбище все жалели нас – люди в трауре у маминой могилы, полицейские, обнимающие моего отца за плечи. Если между мной и Джейком и пробежала черная кошка, то, карабкаясь на холм в тот страшный день, мы вновь объединились, можно даже сказать – воссоединились. Нас связывала общая боль, общие воспоминания о времени, которое мы провели вместе в нашей комнате или в мамином святилище на ее кровати. Не важно, месяц назад это было, год или накануне той роковой поездки за город. Лента 2. Часть Б В нашем доме какие-то чужие люди пели и орали, плакали и смеялись.Отец подгонял нас: «Быстрее спускайтесь. А то еще встретим кого-нибудь, я не хочу ни с кем разговаривать».«Постучи в одну из дверей», – шепнул мне в ухо Джейк. Отец не расслышал его слов, но смеялся, подталкивая нас вниз по лестнице. Это радовало – смех, без сомнения, лучше, чем ярость; я тоже смеялся, поскольку, подталкивая меня, он щекотал мне бок.«В эту», – сказал я.«Давайте, давайте, – говорил отец. – А то мы только к концу дня до машины доберемся».Дверь распахнулась, и мы вздрогнули от неожиданности. Прежде всего отец, но я и Джейк тоже. А потом задрожал весь дом. Отец перелетел через нас, бросившись в объятия человека, открывшего дверь. Но не обнял, не поцеловал. Ударил. Человек упал, с тошнотворным треском стукнувшись головой о верхнюю ступеньку. Отец покатил его вниз по лестнице. Шаг за шагом. И мы шли следом.«Давайте, давайте». Катящееся тело все время было перед нами, на ступеньку ниже.«Джейк, – сказал я, – похоже, будет потеха».«Похоже», – ответил Джейк.«Этот человек, мальчики, – засмеялся отец, когда мы все трое перепрыгнули через тело нашего соседа, – на одну ступеньку опередил нас».Мы засмеялись, потому что это было смешно. У Джейка смех булькал в горле, у меня рокотал в груди. Отец трясся от смеха всем телом. Веселье не прекратилось, и когда мы садились в машину. Соседи смотрели на нас из окон и видели счастливую семейку, собирающуюся на прогулку за город.«Чудесный денек для отдыха на природе!» – крикнул кто-то отцу. «Да уж, чудесный», – ответил отец, высунув голову из машины.
Дорога взбиралась вверх, и мы мчались по ней на огромной скорости, прочь от дома. Казалось, что мы летим. Отец-то уж точно летел, забыв, что он в машине, забыв, что в машине мы. И насвистывал. Насвистывал, словно был счастлив, а я хотел, чтобы счастлив был Джейк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89