она обвила меня одной рукой за талию, а другую прижала к моей груди, и так мы слились в крепком, как замок, объятии. Нам оставалось только смеяться, когда автобус пришел и ушел, а мы, безуспешно пытаясь расцепиться, шлепнулись в лужу… Джози никак не откликалась. Может, она просто не слышала меня из-за шума леса, из-за гула машины на другой половине зала, а может, не видела меня из-за сухого льда. Это так походило на игру, в которую мы играли всю жизнь: в кошки-мышки, в доктора и больного, в добро и зло…Но, разумеется, я отвлекался, а мне следовало быть начеку, мне нельзя было забывать, где я нахожусь и что делаю. В средотерапии врач, как и пациент, должен быть готов к тому, чтобы погрузиться в созданное окружение. Если же этого не произойдет, то вся терапия обесценится, а обесцененная средотерапия не рекомендуется. Пятнадцатое правило психотерапии гласит: не позволяй себе отвлекаться. Вспомни чудовищное происшествие с Хутоном, Сэд. С тем известным психологом-консультантом Душилища, который на короткое время заменял коллегу. Он разговаривал с одним очень беспокойным пациентом о том, что ему необходимо понять его поведенческие колебания, и на миг загляделся через окно на кустарники, росшие в безупречных садах перед зданием Душилища. У пациента же случилось очередное колебание, как это уже бывало раньше, только на этот раз он увлек своим колебанием увесистую настольную лампу. Консультант так и не оправился после удара. Получив тяжелую травму головы, он навсегда утратил связную речь и долговременную память. Пока я взаимодействую с Джози, Щелчок отрывает несколько метров проволоки от задней части фургона, хватает меня за руки и быстро обматывает мои запястья проводами. * * * Слушай, Сэд, я наконец набрел на кое-какие догадки, пришел к некоторым конкретным выводам или хотя бы возможным объяснениям того, почему Томный с энного года отказался разговаривать. Его всю жизнь окружали разные хитрые материальные предметы, и он дошел до переломного момента, момента, когда все эти ловушки и ухищрения телесного бытия сделались для него просто нестерпимыми. Или это так, или он поступит в грузчики, когда станет совсем взрослым, или – ну, разумеется, он – прирожденный психопат, которому необходим прием успокоительных и многолетняя восстановительная терапия. Думаю, решать тут не мне. Я уже поднялся из-за стола и, знаешь, вроде как хочу извиниться за последний факс. Я не имел права тебя ни в чем винить – в чем бы я тебя ни винил, я этого уже не помню, а копии отправились туда же, куда и все остальное. Я понимаю, у тебя самого сейчас, наверное, дел по горло.Теперь все немного улеглось, действие кислоты несколько ослабло, хотя безумные фантастические вспышки по-прежнему продолжаются и все приобрело багряный оттенок (никогда еще горы не были так красивы). Но, разумеется, другая причина в том, что я уже целый час не видел Томного: в горах Делонг все спокойно. Знаю, мне следовало бы волноваться. Если он свалился с утеса, то плакал и мой грант, и мое благополучие: я могу распроститься с карьерой. Но, честно говоря, – и пусть это останется между нами, Сэд, как и вся эта история, – я рад, что мне выпал этот час, чтобы собраться с мыслями, чтобы переварить все случившееся. Я много раз становился свидетелем чужих приходов, только раньше при этом всегда присутствовали какие-нибудь помощники, или имелись сдерживающие факторы, или сам псих был так накачан, что уже не представлял угрозы. А мы тут как были, так и остаемся совсем одни, причем в горах Делонг, где никто не услышит, если станешь кричать. Думаешь, я перепугался? Думаешь, раскаялся? Не знаю, тебе решать. Но это еще не все, я пока не сдаюсь, я просто пережил потрясение, а если ты вершишь революцию, то нужно быть готовым к тому, что порой дорога будет ухабистой. Я собираюсь отправиться на поиски Томного и готовлюсь к схватке. Хватит уже быть добреньким! Ему тоже пора отходить от своей целой таблетки, а в таком состоянии, да еще после всего случившегося, после всех этих упражнений по разносу домика, он, может, и разговорится. Знаешь, мне даже кажется, что я заслужил какое-то объяснение, каким бы способом он ни донес его до меня – словами, рисунком, мимикой, – не важно, но я это заслужил.Похоже, я начинаю рассуждать как его родители. * * * Джози почти совсем повзрослела, ее волосы отросли до той длины, какой они были, когда я видел ее в последний раз. Ей было семнадцать, и она уходила из дома. Не для того, чтобы работать или учиться, – просто уходила. Чтобы вырваться отсюда, вырваться от вас, – как она выразилась. В какой-то момент что-то произошло, но неясно, что и когда именно. Однажды ночью я обнаружил, что она вернула мне все мои тетрадки и книги: они были свалены в кучу на моей кровати, выставлены на всеобщее обозрение. С того дня она перестала со мной разговаривать, у нее нашлись другие, не известные мне дела, она стала видеться с другими людьми. Она неожиданно расцвела, вылупилась в общительную бабочку, обзавелась подругами и друзьями. На двери ее комнаты появился замок, и между ней и остальными домочадцами отныне воздвиглась невидимая стена. Она обрила голову и замкнулась в себе. Ни с кем не разговаривала. Только заявила, что скоро уйдет и больше не вернется. Были какие-то разговоры глубоко за полночь, в которых я никогда не участвовал, в дверь к сестре постоянно стучались: то один, то другой, то оба родителя заходили к ней в спальню; потом слышались крики или слезы.Такой она была и сейчас – не избегала глядеть мне в глаза, а сцепляла свой взгляд с моим, с таким выражением, какое она иногда принимала во время наших игр в подвале дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89