– Пожалуйста, пойдемте со мной.В другом зале висели платья из более мягких тканей, приглушенных тонов. Хлоя опытным взглядом окинула фигуру Берил.– Похоже, у вас десятый размер, – сказала она с видом профессионала, способного моментально определить размер, формы и вес клиента.– О нет, двенадцатый, – сказала Берил, с удивлением поймав себя на том, что осмелилась спорить.– Вы несправедливы к себе, – возразила Хлоя. Это прозвучало как упрек. Она уже было потянулась к вешалке, как вдруг раздался звонок в дверь. – О, простите, одну минутку, – извиняющимся тоном произнесла она. – Я оставлю вас, а вы пока взгляните сами.Как только она удалилась, Берил, облегченно вздохнула и принялась просматривать вешалки. Она остановилась на красивом темно-лиловом платье из шелковистого джерси. "Жан Мюир" – прочла она на этикетке. Берил взглянула на цену, и дыхание перехватило. Ну что ж, подумала она, гулять так гулять. В мягко освещенной примерочной она взглянула на себя в зеркало, вновь восхищаясь своими платиновыми волосами, едва доходившими ей до скул. Она сняла скромную синюю юбку, кремовую блузку и трясущимися руками вытащила лиловое платье из полиэтиленового мешка. Мягкая, немнущаяся ткань приятно струилась меж пальцев; Берил никогда еще не примеряла ничего подобного.Надев платье, она оценивающе рассматривала себя в зеркале, когда в кабинку постучали, и, прежде чем Берил успела ответить, дверь открылась. Хлоя стояла с целой охапкой платьев в руках, зачарованно глядя на Берил.– Должна сказать, вы выглядите совершенно потрясающе, дорогая, – нехотя призналась она. – Я, правда, облюбовала это платье для себя, но, по-моему, вам оно больше идет.Берил втайне согласилась с ней. Она знала, что ее фигура лучше.– Я же говорила, что у вас десятый размер, – самодовольно сказала Хлоя. – А теперь, думаю, вам надо и из этого что-нибудь примерить. – С хищной улыбкой она протянула Берил ворох одежды.Покидая магазин, Берил оставила в нем более двух тысяч фунтов, но ее новый гардероб этого стоил. Самое же главное было другое: этот кутеж вдохнул в нее свежие силы, она вдруг почувствовала себя молодой, беспечной, безрассудной, словно впервые за долгие годы зажила своей собственной жизнью. Берил полезла в сумочку за кредитной карточкой.– Уезжаете куда-нибудь? – спросила Хлоя, сама любезность.– Еду в отпуск. Что-то вроде музыкального тура, знаете ли. Собираюсь побывать в крупнейших музыкальных центрах Европы. Будем ходить в оперу, на концерты.– О да, замечательно, – согласилась Хлоя. – Я сама поклонница Тома Джонса, – добавила она. – В нем чувствуется такой стиль, не так ли? – Берил рассеянно улыбнулась и невнятно пробормотала "да". – Но мне иногда и опера нравится, кстати сказать, – не унималась Хлоя. – Этот Фламинго все-таки хорош, правда?На мгновение Берил растерялась.– Доминго, – тихо поправила она.– Да, точно, он. Я бы его из постели не выпускала, попадись он мне, – доверительно сказала Хлоя, разразившись грубым хохотом, от которого затряслись и зазвенели ее золотые браслеты.– Спасибо, вы были очень любезны, – сказала Берил, прощаясь с Хлоей, совершенно забыв о том, что ее только что раскрутили на огромную сумму. Она подобрала блестящие черные пакеты с шелковыми лентами-ручками и вышла на улицу необыкновенно счастливой женщиной.
Облокотившись на мраморный камин, Симон Брентфорд с очевидной скукой и безразличием смотрел на привлекательную девушку, которая объявляла себя его дочерью. Она сидела напротив, на обтянутом ситцем диване, и в упор смотрела на отца. От ее взгляда он не чувствовал себя счастливым.Его поза была хорошо продуманной. Еще в молодости он обнаружил, что томная, небрежная осанка в сочетании с презрительным взглядом полуприкрытых глаз оказывает гипнотизирующее воздействие на оппонента. В школе, будучи старостой, он таким образом добивался того, что его боялись; резкие и хлесткие, словно удары кнута, исполненные сарказма реплики способны были морально уничтожить любого мальчишку. Это же помогало ему и в Оксфорде во время студенческих дебатов, а теперь, в палате общин, он уже мастерски владел подобной тактикой.Сейчас он пытался использовать ее в надежде обезоружить эту хорошенькую ясноглазую особу, которая, несмотря на свою молодость, была самым опасным в его жизни противником.Элизабет устроилась на краешке кресла. Под ее холодной красотой скрывалось невероятное нервное напряжение. Она внимательно смотрела на Аманду, пытаясь по лицу угадать ее мысли. Элизабет непрерывно покручивала на пальце обручальное кольцо, и это было единственное, что выдавало ее волнение.Вполне понятно, подробности о брошенном дитя любви, о далеко не рыцарском отношение к матери ребенка – теперь, кстати, известной киноактрисе, стань они известны публике – и на карьере Симона можно поставить крест. И это было особенно опасно сейчас, когда Симон получал от премьера недвусмысленные намеки на то, что пост в Кабинете министров ему обеспечен. Элизабет внутренне содрогнулась, представив, как пресса бросится смаковать эти пикантные новости, как отреагируют на это политические соратники Симона. В глубине души каждый, возможно, и позавидовал бы его связи с такой женщиной, как Леони О'Брайен, но большая политика диктовала свои, особые правила игры: личные интересы и пристрастия должны быть принесены в жертву общественной морали. Крах карьеры Симона, несомненно, и ее, Элизабет, жизнь превратит в сплошное страдание. Так что в интересах их обоих было во что бы то ни стало убедить девочку молчать.Симон заговорил первым.– Так что именно ты хочешь от меня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112