– Я же объяснил тебе, – нетерпеливо ответил Герби, – что хочу наказать себя и вернуть деньги. Может, я смогу и в кино не ходить и скоплю деньги за три с половиной года. Но я хочу их вернуть, понимаешь? Мало же толку признаться, а деньги не вернуть, так ведь?Клифф промолчал.– Ну, что думаешь? – спросил Герби, выждав с полминуты.– Да, легкий выход нашел, – ответил брат.Герби страшно рассердился:– Чем же он такой легкий? На четыре года остаться без леденцов и газировки! По-твоему, это легко?– Да, но ведь ты же все это время не будешь сознаваться отцу, – возразил Клифф. – А тебе только этого и надо, так?– Ладно, умник. Скажи мне вот что. Как бы ты поступил на моем месте?Клифф поразмыслил:– Не знаю. Может, наплевал бы и забыл.– Ага! – с убийственным сарказмом воскликнул Герби. – Это, по-твоему, не легкий выход?– Конечно. Гораздо легче твоего. Если б я трусил сознаться, зачем еще огород городить и лишать себя леденцов и газировки? Это дела не меняет.– Но я же собираюсь рассказать – через четыре года, – сказал Герби вне себя, удивляясь глупости Клиффа.– Хорошо, Герби. Если ты считаешь, что поступаешь правильно, может, так оно и есть. Я ничего этого не понимаю. По мне, лучше сказать сразу или вообще не говорить, вот и все.– Честно, Клифф, если ты не понимаешь, что я поступаю правильно, значит, ты тупой. Просто совсем тупой. Тупица!– А я никогда и не говорил, что я такой же умный, как ты, – беззлобно ответил Клифф.– Противно слушать. Извини, я пересяду на другое место.Герби встал, пробрался к пустовавшему узкому полусиденью в хвосте вагона, спихнул с него теннисную ракетку и уселся, негодуя по поводу твердолобости брата. Разработанный им план, казалось, обладал всеми мыслимыми достоинствами. Тут тебе и благородство. Тут тебе и самопожертвование. Ему предстояло четыре года монашеской праведности. И отпадала гибельная необходимость через час сознаться в краже. Если бы Клифф произнес вслух то, что в душе понимали оба мальчика, – то есть что после благополучного исхода первой встречи с отцом Герби понемногу забудет о своем четырехлетнем плане, – Герби сумел бы переспорить его. А Клифф взял и испортил всю прелесть замысла, оставив Герби лицом к лицу с вопросом, на который у него не было ответа. В этот час Герби почти ненавидел брата. Остаток пути он не разговаривал с ним.За окном появились пригороды, сначала маленькие, разрозненные, потом побольше, покучнее. Все чаще мелькали многоквартирные дома, эти кирпичные ульи, по которым можно безошибочно найти горожан, как индейцев – по вигвамам. Настроение у Герби все ухудшалось. Вскоре перед глазами потянулись задворки Бронкса. Окрестности даже показались знакомыми, и он разглядел то, чего не заметил по пути в лагерь, так как тогда его отвлек своей речью дядя Сэнди: поезд шел вдоль их «ручья», по той самой железнодорожной ветке, через которую переходили они с Клиффом, когда братьям встретились двое оборванных речных гангстеров с мальками в бутылках. Он вгляделся пристальнее и успел ухватить взглядом Хозяйство с выцветшей красно-белой надписью по верхнему краю длинной стены: «Бронкс-ривер айс компани». Потом поезд нырнул в туннель, чтобы проскочить под Ист-Ривер, – из этого же туннеля в тот памятный день выполз товарняк и отрезал братьям путь к бегству от разбойников.Необычайно странно было ощущать столкновение двух миров – «Маниту» и Бронкса. Живо вспомнилось, как он подслушал деловую встречу и узнал шифр сейфа. Дядя Сэнди начал выкрикивать распоряжения о выходе из вагона, но до Герби они едва доносились сквозь рой воспоминаний и сожалений. Сцена подслушивания предстала перед мысленным взором Герберта так явственно, словно все происходило сию минуту. Он видел, как отец вращает диск на сейфе и произносит с язвительной горечью: «Вам будет интересно узнать, мистер Пауэрс, что комбинация чисел составлена из даты рождения моего сына Герби: один-четырнадцать-семнадцать. Я оказал ему эту маленькую честь, потому что, когда ему было три года, он своими ручонками замешивал раствор под угловой камень…»Поезд замедлил ход. Началась толчея: ребята тянулись за свертками, надевали куртки, жали друг другу руки, обменивались на прощание подарками и шутками, доставали книги, ракетки, биты, флаги, самодельные трости из палок, миски, полоски бересты, мячи футбольные, баскетбольные, волейбольные, бейсбольные, теннисные, а также прочий летний хлам. Дядя Ирланд запел «Бульдог, бульдог», однако результат получился весьма плачевный: несколько нестройных голосов поддержали его собачий вой, а остальные нахально болтали во все горло или еще того хуже – улюлюкали. Дядя Сэнди свистнул в свой свисток и прокричал было последнюю команду, но тут как раз поезд с шипением, грохотом и рывками подполз к освещенному перрону, и никто не расслышал слов вожатого. Вагоны еще тихонько плыли, а двое самых отчаянных мальчишек открыли двери и с радостными воплями выпрыгнули на ходу. Дядя Сэнди ринулся вдогонку. Поезд остановился. Из одного вагона посыпались мальчики, из другого – девочки. Вожатые поспешили выстроить оцепление и направили ликующую толпу через ворота в огороженный канатами загончик на громадной вокзальной площадке, где вновь, как и два бесконечных месяца тому назад, виднелась вывеска: «ЛАГЕРЬ «МАНИТУ». При виде детей родители с горящими глазами подались к канатам, и воздух огласился окликами и приветствиями.Только один мальчик не ликовал и не стремился душой туда, куда нес его с поезда неугомонный поток. Это был наш герой. Герби пробежал глазами по рядам встречающих и не нашел ни одного из тех знакомых лиц, по которым соскучился, но которые страшился увидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111