Она медленно взяла у меня бумагу, поднесла ее к свету, проникавшему через окно. Она прочла дважды. Затем встала. Одеяло все еще было обернуто вокруг ее талии.
– Боже мой, Дэвид, мы должны идти, – сказала она, – я надену пальто.
– Я собираюсь жениться на этой женщине, – произнес я вслух в сторону окна, когда Кейт шагнула к чулану.
Когда она возвратилась ко мне, застегивая свое самое теплое черное пальто, ее движения вновь приобрели почти прежнюю быстроту и изящество.
– Ты должна понять, куда мы собираемся, – говорил я ей, касаясь ее волос тыльной стороной руки. Ее лицо было все таким же бледным, но глаза сияли. – Для меня это будет не в первый раз, но для тебя…
– О чем ты?
– Я уже получал билеты прежде. Два раза я следовал указаниям и попадал на студенческую вечеринку. Маленькая выходка моих студентов на Хэллоуин. В третий раз я очутился в действительно хорошем павильоне ужасов, прямо здесь, в Пурвистоуне, менее чем в пятистах футах от этой двери. К сожалению, мне случилось узнать сутулую спину Гарри Пилтнера под черной сутаной, когда он стоял при входе, и я не удержался, спросил: «Гарри, у тебя пирожного не найдется?» Так что Гарри меня вышвырнул.
– Так почему же ты идешь? – спросила Кейт.
– Надень перчатки. И шапку. Там жуткий холод.
Мы были уже снаружи, Кейт втянула голову в плечи и мгновение стояла замерев. Она даже не застегнула все пуговицы на пальто.
– Ты с ума сошла, – заволновался я, сжимая руки в перчатках, засунутые в карманы, и съежившись под налетающими порывами ветра. – Мы идем прежде всего потому, что кто-то изрядно потрудился, чтобы передать это мне или, возможно, кому-то другому. И они сделали это в лучших традициях кларкстонского Хэллоуина, и я не могу оставить это без внимания. Во-вторых, даже если это и студенческая вечеринка, выпить пива было бы неплохо.
– Ну да, конечно. Ты ведь даже не пьешь.
Я придержал для нее открытой дверцу моего ржаво-красного «вольво» 1986 года выпуска и поцеловал ее в макушку, когда она наклонилась, забираясь внутрь.
– Ты замерзла, – заметил я, – да надень же ты свою проклятую шапку.
– А в-третьих? – спросила она и улыбнулась мне. В этот миг она была, казалось, еще более взволнованной, чем, признаться, я сам.
– В-третьих, у меня такое чувство, что тебе бы хотелось пойти туда, несмотря ни на что.
Ее улыбка стала шире.
– И в-четвертых, дорогая Кейт… – Я глянул в сторону опустевшего моста. Пурвистоунские билеты все распространены, подумал я. Мне стало любопытно, где же бродяга захочет улечься со своей газетой в следующий раз. – В-четвертых, никто не знает, что из этого выйдет, и разве кто-нибудь может это знать? Я, во всяком случае, не знаю.
Я закрыл обе дверцы: за ней и со своей стороны. Машина завелась с четвертой попытки и тронулась с места. Она всегда заводится.
– Куда едем? – спросил я, указывая на черный ватманский листок, лежавший у Кейт на коленях.
На нем сероватым мелом была вычерчена карта Кларкстона, через который змеился белый пунктир, и в самом низу – надпись «Приглашение на Карнавал мистера Дарка». На сей раз никаких черепов с перекрещенными костями и никаких запугивающих предупреждений типа «приходи, если осмелишься». В крайнем случае розыгрыш студенческой группы, подумалось мне.
– Поезжай в сторону Уинслоу, – велела Кейт, не глядя на бумагу, – двигайся прямо на юг от города и никуда не сворачивай.
К моему облегчению, ее голос звучал оживленно. Измученно, обессиленно, но оживленно. Я включил в салоне отопление, обдавшее нас холодным воздухом. Кейт не отрываясь смотрела за окно в темноту. Сейчас даже улицы Пурвистоуна ожили. Компания подростков, нарядившихся в резиновые маски, гурьбой двигалась по обочине дороги со стороны дома Гарри Пилтнера, в их париках и зимних пальто торчала солома, а руки так и мелькали по одежде в поисках тараканов, которые, должно быть, давно уже с них свалились. Я улыбнулся.
Из-за холодов праздничной суеты в городе, казалось, было несколько меньше обычного. К девяти тридцати большинство участников празднования Хэллоуина – студенты, потрудившиеся в домах ужасов для малышей, – были распущены со своих постов и собирались вокруг припаркованных машин или у паба «Рейнджхэнд» в центре города, «зажигая» под хип-хоп в ожидании полуночи, когда начнутся настоящие студенческие гулянья. Но в эту ночь любители острых ощущений разошлись по домам совсем рано, празднующие оставались в общежитиях, и единственными, кто бродил по улицам, были самые ревностные хранители традиций Кларкстона. Мы уже были за городом. На двухмильной отметке последний фонарь на столбе возвышался над прериями точно флаг, забытый лунной экспедицией, и дальше мы оказывались в темноте.
– Ты понимаешь, куда мы едем? – спросил я.
– Тут написано: ехать семь миль.
– Воздух прогревается.
Кейт не ответила. Снег мерцал на асфальте и на бесконечной чахлой траве повсюду вокруг нас, словно само небо придавило землю. Равнины Восточной Монтаны, залитые в ночи снежным сиянием, безграничны, как открытый космос, и так же пустынны.
Спустя примерно минуту Кейт заерзала на сиденье. Она говорила медленно и мягко. Ее голос звучал почти бодро, и все же, скорее всего, она ощущала последствия сегодняшнего дня, а теперь – нагревающийся салон машины, дорогу и тишину.
– Дэвид, расскажи мне про то, что ты знаешь об Альберте Алоизии Дарке.
В эту же секунду слова из моей последней лекции завертелись у меня на языке.
– Рад, что ты спросила. Я уж думал, что не придется кому-нибудь о нем рассказывать в этом году.
Кейт улыбнулась.
– Судья Альберт Алоизий Дарк. Рожден бог знает когда, бог знает где.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63