Человек гордый и эксцентричный, фон Копф тайно поклялся отмстить кинокомпании и прежде всего «главному Левиафану», надо полагать, имея в виду конкретного жирягу по имени Сид К. Крассман.
На данный момент, однако, единственное эффективное вмешательство кардинала ограничивалось его отказом кинокомпании воспользоваться шато шестнадцатого столетия, которое обнаружили Морти с Липсом и которому случилось принадлежать церкви.
– Он антисемит, – сказал Морти. – Вшивый хуесос-макаронник.
– Никакой он не макаронник, – возразил Липс.
– Он же, блин, католик! И уж точно не лягушатник!
– Не лягушатник, – согласился Липс. – Но он и не макаронник. Он фриц какой-нибудь.
– Думаешь? – задумчиво протянул Морт. – Ну, раз он католик и никакой не лягушатник, я его в злоебучие макаронники записываю!
– Погоди-ка, погоди… может, он фашист, господи Иисусе!
Это замечание просто восхитило Морти.
– Точно, блин! Он вшивый фашистский фриц, да еще католик! Можешь, Липс, свой лучший зуб на это поставить! – Он схватил телефонную трубку. – Пусть-ка Сид это проверит!
Еще одной вещью, возбудившей гнев кардинала, был клочок информации – точнее, как выяснилось, дезинформации, – который он получил в первый же день съемок. Так вышло, что двое его прихожан, средних лет супружеская пара, которая владела в городе ресторанчиком, получила концессию на поставку продуктов для кинокомпании. Супруги готовили киношникам завтрак и ланч в импровизированном кухонном фургоне, а также поддерживали горячими чайники и кофейники, которые были доступны в течение всего дня. Хотя на саму съемочную площадку им заходить не позволялось, они, разумеется, имели оказию видеть главных действующих лиц – а конкретно, Арабеллу и Памелу Дикенсен, – когда те проходили мимо кухонного фургона. Однако пара ни разу не видела женщин до производства с ними волшебной гримерной работы – а потому добрые супруги, понятное дело, не сумели узнать знаменитых кинозвезд и вместо них увидели (как они позднее доложили кардиналу) «двух местных девочек… которым никак не больше пятнадцати-шестнадцати лет».
Естественно, такое известие было, мягко выражаясь, не слишком хорошо воспринято фон Копфом. Кардинал отправился прямиком к принцу и представил ему самую что ни на есть резкую жалобу которая в конечном итоге поставила его в неловкое положение человека, обращающегося с непроверенными слухами как с доказанными фактами. Это свое положение фон Копф также поставил в вину Сиду и всем остальным – но главным образом Сиду.
2
Как за таинственной ночью, согласно общепринятому выражению, следует чудесное утро, так и темноглазая Арабелла отбыла из Вадуца всего за час до прибытия туда златовласой Анджелы Стерлинг и семнадцати предметов ее багажа.
Борис встретил Анджелу в большом «мерсе» с наемным шофером, тогда как Липс Мэлоун, управлявший микроавтобусом марки «ситроен», позаботился о багаже.
– Господи, как мне не терпится увидеть сценарий! – возбужденно воскликнула Анджела. – Судя по тому, что вы и мистер Крассман рассказали мне в Голливуде, он должен быть… таким смелым!
– Гм, ну да, нам бы хотелось так думать. По крайней мере, он… оригинальный.
– О да, конечно! Боже милостивый, какой фильм Бориса Адриана не оригинален?!
– Тони Сандерс тоже над ним поработал – ты с ним знакома, не так ли?
– О да, Тони просто чудесный – он написал сценарий одной из моих картин. Она столько всяких наград получила… – Тут Анджела вздохнула, одарила Бориса знаменитой по всему миру улыбкой отважной маленькой девочки и добавила: – Но ни одна из этих наград, естественно, не была «Лучшей актрисе».
В голубой мини-юбке, которая идеально подходила к ее глазам и заканчивалась на середине молочно-белых ляжек, почти того же цвета, что и ее зубы, Анджела была само очарование. Борис улыбнулся, затем протянул руку и сжал ее ладонь.
– Не волнуйся, Энджи, – серьезно сказал он. – Думаю, на сей раз тебе повезет больше. Это очень серьезный фильм.
– О, я знаю, знаю, – радостно воскликнула актриса. – И я просто сказать не могу, как высоко ценю такую возможность. – Она обеими руками сжала его ладонь, держа ее у себя на коленях – которые на самом деле, учитывая длину мини-юбки, представляли собой две голые ляжки, чуть выше незначительно прикрытые трусиками от Пуччи. «Совсем как алебастр», – подумал Борис, представляя их себе на фоне розовых атласных простыней приподнятыми над равномерно толкающими черными ягодицами. В то же самое время его удивила теплота и мягкость этих ляжек, прижатых к его ладони… совсем не как алебастр.
В то нью-йоркское утро, когда Анджела получила телеграмму от Бориса, где говорилось, что они готовы снимать ее эпизод, она первым делом побежала в Актерскую мастерскую сообщить своему гуру Хансу Хемингу чудесные новости.
Страстный, похожий на медведя венгр Ханс Хеминг и его необычная методика обучения актеров являли собой сразу и скандал, и спасение индустрии, центр круглогодичной бури дискуссий среди учеников и профессионалов сцены и экрана. На каждую персону, которая считала его авантюристом и шарлатаном – а таких насчитывалось немало, – можно было найти другую, убежденную в том, что он гений, даже мессия. В любом случае, две вещи были неоспоримы: во-первых, мастерской Ханса Хеминга ставилось в заслугу производство по меньшей мере дюжины самых знаменитых актеров; а во-вторых, его влияние на этих актеров и на других было колоссальным. Это в полной мере относилось и к Анджеле Стерлинг; даже будучи самой высокооплачиваемой кинозвездой в мире, главной приманкой билетных касс, она по-прежнему оставалась совершенно непризнанной как актриса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82