Находились люди, которые не только утверждали, что у нее нет ни грана таланта, но даже заходили так далеко, что использовали ее в своих обличениях Ханса Хеминга – приписывая его профессиональному интересу к ней статус окончательного доказательства его циничной лживости и художественной фальши. Со своей стороны, Ханс Хеминг настаивал на том, что в Анджеле Стерлинг он видит чистоту и субстанцию нетронутую, неограниченную.
– Возможно, это чистый лист, – любил говаривать он, – но лист тонкого пергамента.
Анджела, в свою очередь, преклонялась перед ним почти фанатично.
– Разве это не восхитительно? – воскликнула она сквозь слезы радости, показывая ему телеграмму.
– Я так рад за тебя, котенок, – сказал Ханс Хеминг, притягивая ее к себе. – Борис Адриан – великий художник. И это тот самый прорыв, которого мы так ждали.
– О, я знаю, знаю, знаю! – экстатически всхлипывала Анджела.
Затем Ханс Хеминг отстранил девушку на расстояние вытянутой руки и сосредоточил на ней мрачный взор.
– Слово предостережения. Как насчет киностудии – ведь у тебя с ней контракт, не так ли? А твой агент? Что, если он будет против?
Анджела явно изумилась.
– Но почему, бога ради, они должны быть против? Они знают, что это именно то, ради чего я работала… ради чего мы все работали, – шанс сделать что-то… творческое – шанс поработать в… серьезном фильме – шанс поработать с великим режиссером… разве не так?
Его лицо слегка помрачнело.
– Да, но эта картина… ходят слухи… говорят, что это… странная картина.
– Но ведь все его картины странные, разве не так? Ханс Хеминг пожал плечами.
– Возможно, эта – более странная, чем остальные. Понимаешь, я говорю это только затем, чтобы предупредить тебя, что другие – киностудия, твой агент – могут попытаться тебя отговорить. Ты должна быть к этому готова. Ты должна быть готова воспротивиться их уговорам.
Анджела изумленно посмотрела на него.
– Ты шутишь? Ты думаешь, я им позволю? Думаешь, я встану по стойке «смирно»? – Теперь ее твердый взгляд был полон решимости. – Ведь это тот прорыв, которого я ждала, так?
Он грустно улыбнулся.
– Да, дорогой мой котенок, это действительно так. Но ты должна помнить, что самая жестокая и ироничная трагедия жизни – это наша неспособность сделать то, что должно быть сделано, именно в тот момент, когда это следует сделать… вместо этого нас, точно тростник, швыряют из стороны в сторону волны случая.
Анджела с серьезным видом помотала головой.
– Нет-нет, только не с этой ролью – здесь я ничего на волю случая не оставляю. Железно.
Ханс Хеминг по-доброму кивнул, отпуская Анджелу и опуская руки; затем он положил одну руку ей на плечо. Со своим крупным лицом и грустной торжественностью он напоминал монаха-бенедиктинца, собирающегося ее благословить.
– Хорошо, – нараспев произнес он, – думаю, мой котенок взрослеет.
– Взрослею, можешь не сомневаться, – согласилась Анджела. – Мои чемоданы уже месяц как упакованы.
3
Контракт между правительством Лихтенштейна и «Фильмами Серого Кардинала» (корпоративное название, которое киностудия «Метрополитен» использовала для картины) особо оговаривал то, что «вся основная съемка» должна быть произведена в пределах страны. К немалому унынию Бориса и Сида, это касалось и работы «второй съемочной группы». Короче говоря, вместо того чтобы послать небольшую бригаду с оператором в Танжер и отснять там наружный материал касбы – в основном длинные или снятые с воздуха эпизоды, – она теперь должна была разработать и соорудить всю эту касбу и ее окрестности здесь. Однако вскоре стало очевидно, что подобный род операций в стиле Сесила Б. Демилле просто неосуществим в пределах их временных и бюджетных ограничений – главным образом из-за низкого качества доступных материалов и неопытности местных мастеровых. Кроме того, декорация на открытом воздухе, использованная в чем-то большем, нежели съемка средних планов, неизбежно выдает себя как искусственная конструкция. С такой проблемой не смог совладать даже гениальный Никки – если не считать нескольких убедительных фасадов, каменных лестниц и кратких участков булыжной улицы. В какой-то момент даже стало казаться, что наиважнейший эпизод с касбой рискует вылететь из сценария.
Ситуацию, однако, в очередной раз спас не кто иной, как продюсер С. К. Крассман. Сид разослал Морти. Липса и Никки в Лондон, Париж и Рим соответственно, откуда они вернулись с шестью минутами превосходного цветного материала, собранного по крохам из недавней туристской документалистики.
– А это подойдет? – поинтересовался Ласло у Сида.
– К чему, блин? Мы еще даже съемку не начали! Лучше позаботься о том, чтобы ты сам к этому подошел, мудила!
Итак, теперь у них была установочная съемка – прекрасный вид города с воздуха, а также медленный наезд на одну конкретную улицу, затем на одну конкретную касбу и наконец на одно конкретное окно. Для Никки проще простого было воссоздать улицу, фасад и окно так, чтобы зритель не различил, где кончается фильм о путешествии и начинается горячий материал. Под «зрителем», понятное дело, подразумевался человек, специально не обученный.
4
– Ханс передает вам свою любовь, – говорила Анджела через освещенный пламенем свечи столик в «Ла Мармите», французском ресторанчике Вадуца – подобно катафалку и карете скорой помощи, единственном в городе.
Борис улыбнулся.
– Он великий человек, поистине великий.
Анджела вздохнула.
– То же самое он говорит о вас. – Она склонила голову набок и уставила на пламя свечи грустный взор маленькой девочки. – Надеюсь, когда-нибудь кто-то скажет это и обо мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82