Он постоянно вертелся – совершая массу лишних движений, вы понимаете? Кроме того, говорил слишком тихо, и кельнерше приходилось переспрашивать. Ел он аккуратно и смотрел, не отрываясь, в свою тарелку, чтобы не встретиться взглядом со мной. Когда поел, расплатился у стойки и был таков.– Вот, пожалуйста, – сказал кельнер. – Только она не ледяная, а просто холодная. – Он говорил с едва заметным швабским акцентом.– Спасибо, – сказала женщина.– Больше ничего?– Вы очень любезны. – Она стала рыться в сумочке. Кельнер постоял минутку в нерешительности, потом сменил пепельницу и отошел от них.Женни обхватила себя за локти.– В следующую среду мы встретились снова. Я подумала, что он часто сюда захаживает, и он тоже решил, что я здесь завсегдатай. Он меня «снял». Это получилось чисто случайно. – Женни вертела своим левым запястьем, пока ее часы не стукнулись о стакан с джином. – Стоило мне достать сигарету, и он сразу же подносил зажигалку. Если я чересчур увлекалась разговором, сигарета гасла, и он ждал следующей возможности дать мне прикурить. И уже одно то, что он подал мне куртку, а потом придержал дверь… Когда я сообразила, к чему все идет, я сказала ему, что выросла во Фридрихсхайне, то есть в Восточном Берлине.– Идет к чему – и что?– Он думал, раз мы сидим здесь, на Западе, то и все вокруг должны быть западными немцами. Потому я и упомянула о месте своего рождения. Но он либо не знал, где находится Фридрихсхайн, либо…– Он не любил Берлин. Мы туда никогда не ездили, даже в Сан-Суси. Дрезден нравился ему больше, там много итальянского барокко. И еще он обожал горы, Эльбские песчаниковые горы. Он ведь вам наверняка рассказывал, что увлекается альпинизмом. – Она пододвинула к себе стакан и, достав упаковку аспирина, бросила одну таблетку в воду.– Впрочем, я не считала, что это так уж важно, – сказала Женни. И почесала себе одновременно обе руки. – Мы слегка выпили, и тут внезапно он предложил мне три сотни. Ему ничего другого не надо, сказал он, как только полежать рядом со мной и так же – рядом – проснуться.Обе женщины наблюдали за аспириновой таблеткой, которая перемещалась по дну стакана, как камбала.– Он знал, что я скоро буду медицинской сестрой.– Мы раньше называли таких «карболовыми мышками». В больницах все девушки пахнут карболкой.– Я сказала ему, что учусь на медсестру, но он только улыбнулся, как будто не поверил.– Очевидно, так оно и было. Но вы разве не почувствовали себя оскорбленной? Как получилось, что вы ему не отказали?– Да, – признала Женни – так следовало бы сделать. – Она посмотрела на занавеску, перевела взгляд на полку с бутылками граппы и на зеркальную стенку за ней, потом – на стакан, в котором, качаясь, двигалась по кругу таблетка, на ходу вставшая на ребро, почти вертикально.– Он вам понравился?– Когда он заметил, что я мысленно взвешиваю все за и против, то предложил пятьсот. Страха я не испытывала.– Но в последний раз…– Это не имеет ничего общего со страхом. – Женнина рука потянулась за джин-тоником.– Об этом вы не хотите говорить?– Я уже говорила. Но вы мне не верите.– Вы только сказали, что он повел себя как садист. Женни отхлебнула глоток из своего стакана.– Как извращенец, а не как садист.– Простите?– Ну – как извращенец.– Что же он… Что между вами произошло?– Как брикет содовой шипучки, – Женни кивнула в сторону таблетки. – Единственное, чего я хотела, когда все закончилось, так это заглянуть ему в лицо в тот момент, когда он придет вас навестить, или когда мы с ним случайно встретимся в отделении, или когда я открою дверь вашей палаты, а он будет сидеть у вас на кровати, и я спрошу, принести ли вам на ужин колбасу или сыр. Я хотела увидеть его лицо.– Вы хотели его шантажировать?– Я заранее представляла себе, что тогда будет твориться в его голове.– И что же?– Паника.– Вы хотели…– Чтоб он ударился в панику, да.Женщина понимающе кивнула, потом качнула головой:– Карболовая мышка как… нуда.– Я не такая. И вы это прекрасно знаете.– Вы берете деньги…– Так получилось случайно. Так хотел он. Почему вы мне не верите?– Вы пять раз были вместе, по вашим же словам. Следовательно, вы брали у него деньги пять раз.– Нет, – сказала Женни. – В последний раз – нет.– Но, так или иначе, вы брали деньги.– Это еще ничего не доказывает. Вы не в праве меня оскорблять.Таблетка теперь плавала на поверхности. Отдельные крупинки откалывались от нее, и их прибивало к стенкам стакана. Брызги воды, разлетаясь, попадали на конверт.– Что ж, теперь он освободился от вас. Он умер на рыбалке. Когда его нашли, было слишком поздно.– Я знаю, – сказала Женни. – Наше отделение проинформировали. Он мне много всего рассказывал, и о рыбалке тоже. Он ведь постоянно что-нибудь рассказывал. Рассказывать он умел.– Он был школьным учителем.– Он хотел объяснить мне все про Восточную Германию.– Потому что ожесточился против нее.– Я знаю, из-за глаза, из-за того, что ему так и не смогли как следует вставить стеклянный глаз.– Чтоо?– Ну конечно. Он ненавидел ГДР, потому что там так и не сумели сделать приличный глаз, по крайней мере – для него.– Вы говорите, из-за глаза?– И еще из-за своего прозвища.– Это случилось вскоре после войны. Они нашли боеприпасы… Но из-за этого он не…– Я знаю его истории, все, и о вечерней школе, и о кружке рисования, и о его учебе, и о том, как его вышвырнули…– Без причины, без всякой причины!– Ну да, и как ему пришлось работать на добыче бурого угля, под надзором полиции, и почему теперь его не захотели взять в качестве учителя, по крайней мере в ближайшее время, и как обидели вашу дочь, и как Конни тем не менее первой поняла, к чему здесь все идет, и эти истории про жестянки, и весь прочий вздор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94