Из-за пыли и грязи тогда было невозможно определить цвет его волос, а теперь Аморе увидела, что они темно-каштановые, кое-где их шелк отражал солнечные лучи, падавшие в комнату. Под льняной, свободного покроя, рубашкой угадывалось все еще заметно худое тело, но оно уже налилось, и кости не так выпирали.
Аморе обрадовали все эти мелкие перемены, свидетельствовавшие о выздоровлении ирландца.
– Я беспокоилась о вас, мистер Мак-Матуна, – легко сказала она. – Но, как вижу, за вами хорошо ухаживали.
Жестом, не допускавшим никаких возражений, она взяла его левую руку, желая осмотреть шрамы на запястье, но тут же замерла, увидев под большим пальцем выжженную букву. Она заметила странный знак, уже промывая ему раны, но только теперь ей стало ясно, что он значит. Бреандан почувствовал ее замешательство и, застыдившись, убрал руку.
Аморе не хотела смущать его и поторопилась сменить тему.
– Что вы там пишете? – с интересом спросила она.
Но тем самым она только сильнее надавила на больную мозоль, о чем ей дал понять раздраженный тон Бреандана.
– Ничего существенного, мадам!
Аморе не смутила его желчность. Она перевернула лист.
– О, вы учитесь писать. Прекрасно. Но, кажется, это не доставляет вам удовольствия, – озадаченно прибавила она.
Ярость и обида, кипевшие в Бреандане, вдруг прорвались. Сверкая глазами, он вскочил со стула и яростно зашагал взад-вперед по комнате.
– Удовольствие! Вам угодно шутить! – горько воскликнул он. – Патер так старается научить меня читать и писать, но лучше бы я вообще не начинал. У меня никогда не получится!
– Почему не получится? – спросила Аморе.
– Потому что я не родился писцом! Я всю свою жизнь был солдатом. Мои руки никогда не держали ничего, кроме оружия. Они годятся только для того, чтобы сражаться, бить и драться, но не для такой хрупкой вещи, как писчее перо. У меня не хватает ни умения, ни терпения часами сидеть за этим вот столом.
Аморе наблюдала за ирландцем, метавшимся, будто зверь в клетке, и в ней поднималось теплое чувство. Он, несомненно, принадлежал к числу тех людей, кто отравлял свою жизнь, заранее перекрывая себе все возможности.
Мирно, пытаясь успокоить его, она возразила:
– Вы ошибаетесь. Как я слышала, вы мастерски владеете любым оружием. Скажите мне, мистер Мак-Матуна, сколько времени вам потребовалось, чтобы приобрести эти навыки?
– Годы! Много лет! – воскликнул он. – В принципе упражняться следует постоянно... – Он вдруг запнулся, увидев лукавую улыбку на ее лице.
– У вас хватило терпения долгие годы овладевать разными видами оружия, и вы сомневаетесь, что можете проявить ту же выдержку, обучаясь писать? – Аморе подошла к нему и взяла за руки. – Посмотрите! Да, у вас сильные пальцы, но, кроме того, они тонкие и ловкие. Я знаю, вы прекрасно владеете шпагой, а это требует легкой руки и подвижных суставов. Если вы так замечательно умеете фехтовать, как говорите, то научитесь обращаться и с пером.
Она вгляделась в его лицо, пытаясь понять, дошли ли до него ее слова, и увидела, что он задумался. Но его руки все еще были напряжены и непокорны. Она еще сильнее сдавила их пальцами.
– Не будьте так строптивы! – настойчиво сказала она. – Давайте сядем и попробуем еще раз.
Он неохотно следом за ней подошел к столу и сел на стул. Аморе взяла перо, обмакнула в чернильницу и протянула Бреандану. Тот не сразу взял его.
– Давайте я вам помогу, – мягко предложила она.
Не дожидаясь ответа, она встала рядом с ним и взяла в свою тонкую руку его пальцы, державшие перо. Медленно водя его рукой по бумаге, она так близко наклонилась к нему, что щекой касалась его виска и вдыхала запах его волос. Блаженство, которое она испытывала при этом, почти опьянило ее. Наконец она отпустила его руку, но, слегка наклонившись, замерла.
– Это ваше имя, – объяснила она. – Бреандан Мак-Матуна! Латинские буквы, правда, передают лишь звуки, ведь я не умею писать по-ирландски, но каждый, кто прочтет это, правильно его выговорит.
Бреандан с восхищением посмотрел на ряд букв, но тут же сдвинул брови, пытаясь соотнести звуки с письменными знаками. И вдруг Аморе увидела на его лице быструю радостную улыбку, сверкнули белые зубы. Какое-то время он нерешительно вертел перо в пальцах, затем обмакнул его в чернила и попытался еще раз написать свое имя. Когда он остался доволен результатом, Аморе снова взяла его руку в свою и повела ею по бумаге.
– А вот мое имя – Аморе Сент-Клер. Видите – большое «а», затем маленькое «м», затем «о»...
Аморе чувствовала, что его раздражение постепенно унялось и напряжение ослабло. А следовательно, рука стала подвижней, и он легче водил пером. Когда она сказала ему об этом, он обернулся к ней и улыбнулся:
– Признаю, вы правы, мадам. Все верно, я должен учиться терпению.
– Вы научитесь, – пообещала Аморе, – но только если не будете таким строгим к себе и перестанете терзаться.
Его пристальный взгляд как будто смотрел ей в душу. Ее черные волосы и темные глаза напоминали ему француженок и испанок, которых он столько перевидал. Лицо Аморе излучало уверенность и вместе с тем сердечность, а чуткость и красота совершенно его обезоруживали.
– Я все еще не знаю, кто вы, мадам, и в каких отношениях состоите с обитателями этого дома, – вдруг смущенно сказал Бреандан.
– Патер Блэкшо – мои духовный отец, – объяснила она. – Я знаю его с детства. Вы можете доверять ему. Он желает вам только добра.
– В этом я не сомневаюсь...
Аморе чувствовала, что его что-то гнетет, что он о чем-то умалчивает. Пытаясь отвлечь его, она снова взяла перо и вложила ему в руку.
– Не хмурьтесь, – подбодрила она его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127