– Так вы знакомы?
– Более-менее. – Я вспомнил маленький голландский городок Флашинг. Там мы с Бейнсом делили комнату, пока он, перетрудив нервы или же надеясь на выгодную должность – я так и не узнал, почему, – не обвинил меня в том, что я фальшивомонетчик и святотатец. Я ответил ему тем же, и нас с ним под стражей потащили в Лондон. Оба мы были виновны, но ни один не стремился на эшафот. Хотя воспоминание должно было еще больше насторожить меня, я успокоился. Мне приходилось раньше и предстояло еще не раз попадать в беду. Виселица никуда от меня не убежит, а этот бессовестный шпион, который был своим для всех и обнюхал каждый темный закоулок в нескольких городах, мог оказаться ключом к Тамерлану.
Бейнс подмигнул мне – мол, кто прошлое помянет – и поднял кружку за нашу дружбу. Сомневаясь в Блейзе, он был готов с привычной шпиону легкостью сыграть любую назначенную роль. Я поднял кружку в ответ. Мы чокнулись и посмотрели друг другу в глаза. Я улыбнулся, вспомнив, как принял его за Люцифера. Это был мелкий бес, желавший зла, но по недостатку ума не способный творить его самостоятельно.
– Мастер Бейнс – театральный завсегдатай.
– Хожу при всяком случае, – заверил тот Блейза.
– Он любитель следить за поворотами сюжета. Даже если они могут напугать.
– О, пару раз я напугался чуть не до смерти.
Блейз видел, что мы говорим загадками, но не мог понять, о чем. Он осмелился вступить:
– Иногда я удивляюсь, почему мы называем это театром.
Бейнс фыркнул, разбрызгивая выпивку:
– Правда ваша – иногда кажется, что это вовсе не игра.
Я взглядом предупредил его, чтобы он не впутывал Блейза в свои бесовские дела. Он понял меня и сменил тему:
– А вы, сэр, тоже пишете?
– Я больше известен на подмостках.
– Удивительно, почему я никогда вас не видел. Ничего, теперь мы встретились и продолжим знакомство.
Я поспешил защитить репутацию своего друга:
– Этот человек – один из лучших актеров Лондона!
Блейз нахмурился. Он сделал несколько больших глотков, его адамово яблоко заходило вверх и вниз. Бейнс не обратил внимания – смеясь, он хлопнул одного из лучших актеров Лондона по спине, рассчитывая сбить с него спесь.
– Значит, я наверняка вас видел. Просто не помню.
Блейз был мрачнее брошенной невесты. Я должен был уже тогда заподозрить неладное, но, когда Бейнс оставил его и повернулся ко мне с новым вопросом, я только громче рассмеялся его авансам и душевным мукам актера.
– Как там ваш проклятый бедняга Фаустус?
Он впечатал кулак в столешницу. Наш эль заволновался в кружках, как миниатюрные океаны в бурю.
– Разве его нельзя было спасти? Чтоб меня! Господь, верно, смилостивился бы над таким ученым мужем!
Когда мужской разговор скатывается на религию, стоит для спокойствия перевести его на что-нибудь еще. Например, блуд матери собеседника, пьянство его отца, слабоумие его детей. Можно сравнить груди и укромные места его сестры и матери, а уже потом заняться Иисусом Христом или Святыми Апостолами. Я знал, что с такими, как Бейнс, нужно быть начеку. В былые времена мы оба ловили еретиков на живца из святотатств. Мы были одного поля ягоды, а этого уже достаточно, чтобы удвоить бдительность. Но кто тебя поймет лучше, чем твой близнец? Зал плыл, вокруг меня толпились пьянчуги, шлюхи и грешники. Здесь я был своим. Это подлое место было мне роднее, чем вся роскошь Уолсингема и философствования Рэли.
Бейнс поклялся на ранах Христа, и я ответил ему:
– Бог бросил умирать собственного сына, с чего ему быть милостивее к Фаустусу? Он ему даже не родственник.
– Вот и нет. – Щуплый человечек погрозил мне пальцем, и, хотя его слова были благочестивы, в его голосе не было и капли благости. – Это евреи убили Христа. То же самое темное племя, что нынче марает нашу землю.
Все это я слышал и раньше. Я заученно парировал:
– Евреи были его народом и знали его как облупленного. У них был выбор между Христом и Вараввой, и они выбрали Христа, хотя Варавва – вор и убийца. По-моему, Христос просто получил свое. Неудивительно, что ублюдок площадной шлюхи плохо кончил.
Я сунул чубук трубки в зубы и принялся разжигать ее. Бейнс покачал головой. Его хитрая ухмылка на мгновение блеснула в свете огнива. В глазах заплясали красные блики, как у сатанинского священника, выманивающего у новообращенной души вывернутый наизнанку катехизис.
– Вы же так не думаете на самом деле.
Я затянулся и выдохнул дым ему в лицо.
– Именно так я и думаю. – Теперь я вовсю любовался сам собой. – Архангел Гавриил был просто старый сводник. Он уложил Марию в постель Святого Духа, отчего и родился Иисус.
Бейнс притворился потрясенным:
– Но Иисус дал нам Таинства! Он хранит нас в любви Господа!
– Хороша любовь, если ради нее ему пришлось пустить кровь собственному сыну.
Я уже забыл про Тамерлана. Мои чувства обострились выпивкой, и я развлекался такими богохульствами, о которых небезопасно даже думать. Любой трезвый человек, услышав их, принялся бы петь гимны и молиться во спасение своей души. Я взглянул Бейнсу в глаза и прошептал:
– Будь Христос поумней, он бы добавил в таинства церемоний. Вот паписты кое-что понимают в этом, они умеют сделать из религии зрелище. У них это настоящий театр. Гораздо интереснее смотреть на выступление какого-нибудь католического священника с выбритой тонзурой, чем лицемерного протестантского осла. – Блейз засмеялся, подстрекая меня на новые кощунства. – Христос ничего не смыслил в театре. Лучше бы он… – Я снова приложился к трубке в поисках вдохновения. – Лучше бы он прославлял Бога табаком, чем облатками.
Я поднял кружку, обращаясь ко всему залу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24