– Сейчас ночь, – крикнул я маме. – Скажи, чтобы перезвонили в нормальное время.
– Я тебе не служанка, – сказала мама. – Раз шляешься где-то по ночам, то и получай по заслугам.
На ходу сражаясь с халатом, я спустился вниз, к телефону в прихожей.
– Кто это? – пробормотал я, взяв трубку и почесывая все места, которые чесались.
– Извини, Мэтт. Я знаю, что сейчас несколько рано.
Это была Джинни.
– Нет, все нормально, – сказал я, занимаясь пучком волос чуть ниже пупка. – Я уже собирался встать и сделать пробежку. Несколько кругов по парку – и я был бы как огурчик.
– Да уж, – засмеялась она. – Хотела бы я на это посмотреть.
– Ты откуда звонишь? – спросил я.
– Из дома, – ответила Джинни виноватым голосом.
– А разве ты не должна быть на работе? – сказал я, садясь на нижнюю ступеньку лестницы. – Знаю, что многое изменилось в школе с тех пор, как я ее закончил, но вряд ли учителям разрешается так опаздывать, как ученикам.
– Я позвонила и сказала, что заболела, – призналась Джинни. – Мне так стыдно, но в моем сегодняшнем состоянии вряд ли я смогла бы их чему-нибудь научить.
– Ты еще спала, когда я ушел, а это было около шести утра.
– Кажется, меня разбудил стук двери, и я вроде бы даже думала, что надо вставать, но мне было так удобно, что я снова уснула. Когда я толком проснулась в пятнадцать минут восьмого, никто уже не заставил бы меня идти на работу.
– Ты учитель-бунтарь – вот ты кто. А как Гершвин и Зоя?
– Нормально. Зоя ушла на работу в полвосьмого, а Гершвин все еще спит на диване. Вот мы подошли к теме. Ты уже посмотрел на небо? Оно обалденное!
– Надо сказать, еще нет. Трудно увидеть небо, когда лежишь в постели с натянутым на голову одеялом, а занавески закрыты.
– Наплевать на это. Подойди к окну и взгляни.
Я приоткрыл входную дверь и задрал голову.
Солнце сияло, небо было идеально голубым, и казалось, что на улице тепло, хоть был еще только январь.
– Ты права. Кажется, будет отличный день. Это тебе подарок за то, что встречаешься с метеорологом?
– Хорошо, если бы так. Послушай, мы только что с Гершвином поговорили и решили, что раз у нас обоих выходной, и ты тоже вряд ли будешь заниматься тем, чем планировал, если что-то планировал вообще, и раз сегодня такой хороший день, то трое старых друзей должны провести его вместе. Согласен?
Я снова посмотрел на часы и спросил себя, чувствую ли я еще усталость. Да, я чувствовал себя усталым. Очень усталым. Но все-таки я произнес:
– Дай мне время на то, чтобы побриться, и я буду готов.
32
– Знаете, что это мне напоминает? – спросил Гершвин, передавая мне бутылку сандерберда.
– То лето, когда мы сдавали экзамены? – спросил я.
– Как ты догадался?
– Я тоже про это думал.
– И я, – сказала Джинни. – Фантастика, да?
Когда я пришел к Джинни в начале третьего, они с Гершвином уже составили план дальнейших действий. Сначала мы поехали в «Поваренок» и съели обильный английский завтрак, который подается там весь день, а тостов можно брать, сколько хочешь. Потом мы заехали в магазин и купили бутылку сандерберда – совсем как в старые времена, – а затем поехали к холмам Клент, надели свои куртки, взобрались на один из холмов, открыли вино, легли на траве и больше ничего не делали, только разговаривали и смотрели на небо.
14.52
– Знаете, что я делал в это время год назад?
– Что? – спросила Джинни.
– Сидел в своем офисе на Манхэттене и обучал новых сотрудников. Представляете – я, Мэтт Бэдфорд из Кингс Хит, – и на Манхэттене. Я работал с полшестого утра до десяти вечера. Я даже заработал себе язву желудка на нервной почве. А сейчас, через год, я лежу на холме, курю, пью вино, болтаю с друзьями. Что еще нужно человеку?
– Я часто думаю о том, что мне, наверное, не стоит работать так много, – сказала Джинни. – Ну, вы понимаете: перейти на полставки и заняться чем-то более интересным. То есть какой смысл в деньгах, если ты все время занят?
Она вдруг остановилась, икнула, сделала еще глоток вина и передала бутылку мне.
– Как классно! – засмеялась она, потом вздохнула и показала рукой на небо. – Почему мы позволили всему этому уйти?
– Так всегда бывает, да? – сказал Гершвин. – Жизнь становится слишком насыщенной, приоритеты меняются. Во всем виноваты только мы сами.
– Абсолютно точно, – сказала Джинни. – Мы дураки, раз это допустили. Мы становимся старше и не понимаем, что происходит, и только когда…
– …мы достигаем нашего нынешнего возраста… – вставил я.
– …мы понимаем, как это все важно, – закончил Гершвин.
15.05
– Пока мне не исполнилось двадцать девять, я любил думать о том, каким я буду в тридцать лет, – сказал я, переворачиваясь на живот. – Я знал, что не собираюсь переходить с водки на хорликс, но, да, я начал интересоваться процентными ставками, как когда-то интересовался футболом, хотя при этом никогда не хотел становиться одним из тех, кто боится постареть. – Я остановился, чувствуя, что мысль уходит куда-то в сторону, потом продолжил: – А как получается, что некоторые, кому уже за тридцать, чувствуют себя так, как будто им всего двадцать с небольшим?
– Да. – Джинни энергично закивала головой, словно отвечая на вопрос анкеты «Хорошо ли мы знаем себя?» в женском журнале. – Думаю, я почти не изменилась с того времени, когда мне было двадцать шесть. Это вроде как достаточно много, чтобы чувствовать себя взрослой, но в то же время достаточно мало, чтобы оставаться глупой. – Она засмеялась. – А ты, Гершвин?
Он напряженно почесал голову:
– Когда я с Шарлоттой, мне кажется, что мне уже тридцать пять. Я чувствую себя папой. Это, кстати, довольно приятно. А когда ее нет поблизости, мне может быть сколько угодно – от четырнадцати до двадцати шести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78