В руках он держал свернутый рулон бумаги.
– Знаешь, что это? – спросил он с порога. – Угадай, быстро!
– Флаг? Публикация о розыске? Объявление?
– Бери выше! – улыбнулся он. – Это афиша!
– А-а-а, – протянул я разочарованно. – И что с того?
Шимек, разворачивая цветной рулон на топчане, не переставал говорить:
– Мне дал его… ну тот, который расклеивает афиши на тумбах, со старым великом, посмотри только, какой класс.
И действительно, я увидел огромную пасть льва рядом с одетой в пестрый купальник женщиной, а внизу надпись: ЦИРК «АРЕНА» ПРИГЛАШАЕТ!!!
– Неплохо, – сказал я. – И что дальше?
– Что дальше? Завтра мы идем в цирк, – выпалил он радостную новость, – не понимаешь?
– А билеты?
– Элька уже поехала покупать, для тебя тоже.
– А деньги?
– О деньгах не волнуйся, когда будут, отдашь!
– Сколько?
– Для взрослых десять, а для нас по пять злотых!
– А откуда у вас столько?
– Сейчас все расскажу. – Шимек отодвинул афишу и уселся на топчан, так как все стулья в комнате были заняты бельем, приготовленным для глажки. – Значит, так. Утром Петр поехал в Гданьск купить в скобяной лавке гвоздей для отца. И увидел на площади цирковые фургоны. Ну и не пошел ни в какой магазин, а выскочил из трамвая на той остановке и все хорошенько рассмотрел – фургон, в котором живет клоун, клетки с хищниками, лошадей, акробатов, видел даже цилиндр фокусника – когда грузчики переносили коробки с вещами, этот цилиндр выпал и покатился по земле, а фокусник, с виду обыкновенный человек, страшно кричал и обзывал грузчиков растяпами. Все это Петр видел и слышал, и еще он видел рабочих, натягивающих тросы огромного шатра, а под конец – как они большими молотками вбивают в землю толстые колья, к которым крепятся растяжки. Потом вспомнил про гвозди для отца, купил все, что нужно, и приехал с новостью к нам. И через полчаса, ну, может, через час, на нашей тумбе появилось вот это. – Шимек погладил рукой яркую афишу.
– А деньги, откуда вы взяли деньги?
– А, это вышло чудно, – продолжал он, – мы стояли рядом с тумбой и пялились, как расклейщик намазывает клеем бумагу и приклеивает, а потом снова мажет и снова приклеивает, он почти всю тумбу облепил этими афишами, а мы стояли и обсуждали: как было бы классно – пойти в цирк, если бы были деньги, я бы, пожалуй, раздобыл на билет и Петр тоже, а вот Элька вряд ли, Вайзер – не знаю, ну и ты… и тут подошел пан Коротек, совершенно трезвый, и он слышал наш разговор. «Ну так сколько вас штук?» – спросил. «Пять», – ответили мы, и тогда он вынул кошелек и дал нам целых тридцать злотых. «Вот вам, – говорит, – а когда продадите бутылки, можете мне отдать, – говорит, – но не обязательно». Элька поехала за билетами и должна купить на завтра, сегодня выступлений еще не будет, ну, здорово, да? – закончил он рассказ и свернул афишу в рулон. – Повешу у себя над кроватью, – добавил, – если мать не выбросит, а то там баба почти голая.
Шимек ушел очень довольный, а моя мать, которая слышала часть разговора, сказала, что пять злотых на билет в цирк даст мне очень охотно и нет нужды – так и сказала – пользоваться великодушием пана Коротека.
На следующий день с утра время тянулось невыносимо – представление, на которое у нас были билеты, начиналось в шестнадцать часов. Рано утром я вышел из дому, чтобы посмотреть на афиши, налепленные на бетонном кругляке. Тумба выглядела восхитительно: от самой земли и доверху по всей окружности на ней красовались одинаковые львиные пасти и одинаковые женщины в купальниках. Привыкший к серости тумбы, на которой вот уже несколько месяцев не появлялось ничего нового и остатки старых афиш перемежались с похабными надписями и прошлогодним указом о призыве в армию, я стоял как завороженный и думал, будет ли лев, которого я увижу в цирке, таким же грозным, как этот, на афише, с огромной разинутой пастью и двумя рядами больших сверкающих зубов. Вдруг я почувствовал легкий толчок в бок.
– Можешь уже ходить? – Это был голос Вайзера. – Не опухает нога?
– Нет, – ответил я, – не опухает и уже не болит, а что? – В этом «а что?» скрывалась, разумеется, надежда услышать что-то новенькое, ведь если Вайзер подошел ко мне сзади и задал вопрос, значит, он что-то замыслил, так я думал.
– Тогда пошли, – сказал он, – посмотришь, как я ловлю ужей.
– А зачем тебе ужи? – спросил я. – Дрессировать?
Вайзер пожал плечами.
– Не хочешь, не ходи, я просто думал, ты захочешь посмотреть, как я это делаю, – говорил он медленно, равнодушным тоном.
Мне хотелось посмотреть, как он будет ловить ужей, но хотелось также знать, для чего они ему нужны. Мы двинулись вниз по улице, и только тогда я спросил еще раз:
– Но зачем они тебе?
– Увидишь, все увидишь, – сказал он. – Это для них мешок, а палку найдем в лесу.
Мы миновали ряд маленьких почти одинаковых домов со скошенными крышами, в которых полукруглые окошки мансард выглядели как выключенные автомобильные фары. Вайзер замолчал и за всю дорогу, пока мы поднимались по тропинке между лиственницами, не сказал ни слова. Через десять минут, запыхавшиеся, мы стояли на холме, откуда с одной стороны видны были аэродром и залив, а на юге далеко внизу маячили контуры Брентова и пригорок, за которым находилось стрельбище.
– Идем туда, – сказал он, показывая рукой в южную сторону, где разгораживали садовые участки.
Теперь мы спускались в ложбину по склону почти как на лыжах – то влево, то вправо, крутыми зигзагами, чтобы не слишком разгоняться. В нос ударяли поочередно разные запахи, аромат отцветшего люпина смешивался с запахом клевера, а прохладный запах мяты – с острым ароматом дикого чабреца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74