Пейтон смешалась. Она лезла из кожи вон, чтобы получше обставить детскую: украсила стены огромными переводными картинками, изображавшими героев популярных детских мультфильмов, и теперь на стенах, блестя веселыми глазками, красовались енот, бурундук и симпатичные поросята с хвостиками, закрученными в колечки; на окно повесила занавеску из голубых, розовых и желтых полос; купила кроватку, красивую, деревянную…
Попавшаяся на глаза Пейтон кровать позволила ей убедительно возразить:
– Неужели ты хочешь, чтобы ребенок спал в ужасной пластиковой коробке, которую выдают в магазине за удобную и практичную детскую кроватку?
– А эта чем хороша? – рассеянно спросил Барри, успевший отложить в сторону счет и уставиться в телевизор.
– Она раздвижная, на вырост. В ней сможет спать и подросток. Ты говоришь о деньгах, но все баснословно дорого. Взять хотя бы приданое для новорожденного… Да ты ничего в этом не смыслишь.
Пейтон обвела взглядом комнату: кроме кровати, плетеная колыбель, над ней музыкальная карусель с забавными медвежатами, столик для пеленания, кресло-качалка, коврик в виде голубой рыбы… Правда, может быть, детская и не совсем похожа на ту, что она видела в одном из женских журналов – не такая уютная. Пейтон почему-то представила себе зоопарк с цементными айсбергами для белых медведей.
Смутившись, Пейтон вошла в гостиную и подошла к мужу, перед которым на низеньком столике стояли бутылка с содовой и вазочка с крендельками.
– Конечно, я потратила уйму денег, но, может, мы этим ребенком не ограничимся, – она провела руками по животу, – и тогда, очевидно, выйдет, что, приобретя добротные вещи, мы сэкономили.
Барри экономил на всем. Он обедал у себя в офисе и предпочитал проехать десять миль на машине, чтобы добраться до дешевого магазина. Однако денег все равно катастрофически не хватало: приходилось платить за ремонт зубоврачебного кабинета, за новое оборудование, за машину и мебель, купленные в кредит. Пояснения Пейтон своей цели, видимо, не достигли. Барри не отрывал взгляд от экрана, следя за полетом теннисного мяча, за которым, размахивая ракетками, гонялись, как угорелые, двое возбужденных верзил, похожих на рассвирепевших шмелей.
Пейтон оглянулась по сторонам. Теперь и гостиная показалась ей неприглядной. Кожаный бледно-желтый диван, кушетка, драпированная шотландкой, кофейный столик с верхом из органического стекла, на полу – ковер фабричной работы, на стене – застекленная фотография: Бетт Дэвис в «Мистере Скеффингтоне». Безвкусица, – сочла Пейтон.
– Пойми меня правильно, – наконец сказал Барри. – Я кручусь, как белка в колесе, не удовлетворяюсь достигнутым, у меня обширные планы. Но стоит мне заработать, ты тратишь все эти деньги, и мне приходится начинать все сначала.
– Но ты же не хочешь, чтобы ребенок спал на полу?
– Я хочу одного: чтобы ты не тратила деньги, не посоветовавшись со мной. – Барри снова уставился в телевизор.
– Извини, я хотела как лучше, – сказала Пейтон.
Она снова подошла к Барри, отодвинула столик в сторону и, устроившись на ковре, расстегнула мужу молнию на ширинке.
– Ты загородила мне весь экран, – буркнул Барри, вытянув шею.
– Я не помешаю тебе. – Пейтон потянулась к его трусам и, расстегнув на них пуговицы, взяла в рот его пенис.
В животе зашевелился ребенок, ткнув ее пяткой. Неожиданно Пейтон вспомнила, с какой страстью она и Сэнди отдавались друг другу в гостиничном номере на кушетке, как она сидела на нем, уперев ступни в спинку дивана, а Сэнди ее поддерживал, помогая движению вверх и вниз.
В рот попал волос. Пейтон переправила пенис в руку, а свободной принялась отдирать волосинку от языка.
– Продолжай! Продолжай! – нетерпеливо произнес Барри.
Вот если бы к ней обратился Сэнди… Но только он с ней порвал. Но если бы ребенок был от него, она бы собрала свои вещи и явилась к нему – он бы ее не выгнал.
Барри спустил штаны и, пригнув голову Пейтон, вонзил пенис ей в рот, заставив на секунду отпрянуть от непроизвольной боязни подавиться…
Пейтон переживала настоящее потрясение, физическую и душевную встряску, казалось, не присущую человеку, – то, что было в ее утробе, представлялось чужим, инородным телом, к тому же чрезвычайно большим. Как могли допустить хваленые доктора, чтобы ребенок настолько вырос? Вероятно, ей следовало родить несколькими неделями раньше, а доктора просто некомпетентны. Ей еще повезет, если обосновавшийся внутри нее паразит не замыслит остаться в ее уютной утробе. А вдруг она зачала не от Барри, а от кого-то другого, и это случилось намного раньше? Тогда она может родить не младенца, а мутанта, похожего на взрослого человека, – с зубами, со сложившейся речью, со стереофоническими наушниками… Но вот, когда боль стала казаться невыносимой, доктор хирургическими щипцами извлек младенца на свет. Пейтон издала вздох, похожий на крик, и в изнеможении замерла.
– Чудесный малыш, – сказал доктор и передал сморщенное липкое тельце стоявшему рядом Барри, бледному и помятому.
Палата Пейтон утопала в цветах, но большей частью это были безвкусно составленные букеты: крапчатые гвоздики, желтые хризантемы… И все-таки один из букетов, составленный из фиалок и миниатюрных бледно-лиловых роз, не мог не привлечь внимания. Возможно, предположила она, цветы от Джермано, который каким-то чудесным образом узнал о произошедшем событии.
– Барри, кто принес этот букет? – возбужденно спросила Пейтон, сопроводив вопрос жестом.
Ее волосы были потными, лицо – измученным, изможденным; она села в постели и потянулась к столу за пудреницей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97